— Зачем ты это сделала?
— За новое платье, — громко отчеканила она.
— Ах ты маленькая дрянь, убирайся отсюда!
— Ну ладно, ладно, — отвечала она. — Ухожу.
— Нет, постой. Послушай, говори со мной по-человечески, ради бога. Я ведь не браню тебя, но не желаю терпеть этот твой тон. Ну как же это с тобой приключилось, дурочка ты?
— Наверно, затмение нашло, — ответила Констанс, отвернувшись.
— Любовь? — спросил он неловко.
— Говорю тебе, затмение нашло… Только вот что, Бобкин, пожалуйста, перестань твердить о замужестве. Потому что теперь это выходит просто глупо, правда ведь?
— Но я не понимаю, — отвечал он с жаром, — почему бы тебе не выйти замуж. Я бы, например, на тебе женился… да и очень многие, не все же мужчины свиньи. Я бы обязательно женился, — повторил он, чувствуя свою безопасность.
— А я бы за тебя не пошла, — сказала Констанс, — теперь уж ни за что на свете. Лучше утопиться в Серпантине. Но все равно большое спасибо.
— Ну что же, — ответил он и прибавил почти без иронии: — Все же мы провели очень приятный вечер.
— Послушай, — сказала она, — как же все-таки насчет денег? Я серьезно говорю. Ты не беспокойся, клянусь, я все верну. Мне нужно фунтов пятьдесят, этого, наверно, хватит. Даешь или не даешь? Мне некогда с тобой любезничать.
— Видишь ли… — начал он. — Потому что, если говорить начистоту… в общем-то… Дело в том, — начал он снова с откровенностью, которая должна была ее обезоружить, — ты видишь мое положение. Я должен подумать о Бетти.
— Да уж, пора подумать о Бетти!
— Черт побери, ведь она моя жена!
— С чем ее и поздравляю!
— Знаешь, Констанс, должен заметить, вымогательница ты довольно бездарная.
— Опыта не было, — угрюмо ответила она.
— Ну а как насчет… его?
— Лучше утопиться в Серпантине.
— Проклятие! — сказал Робертсон. — Ты все на свете портишь. — Он по-прежнему сидел перед камином, подавшись вперед и обхватив голову руками. Все, нет ему нигде ни мира, ни покоя. Ведь ему чего хотелось? Чтобы женщина его подбодрила и развеселила. Но Бетти слаба, а Констанс испорчена до мозга костей.
— Жалеешь, что я пришла? — спросила она, нашаривая свою шляпку.
Робертсон сидел в той же позе и, запустив пальцы в волосы, растирал голову.
— Значит, ничего не выйдет с деньгами? — Оба прислушались: огонь вдруг затрещал в камине. — Точно, — ответила сама себе Констанс. — Ну, я пошла.
— Я что-нибудь придумаю, — сказал он. — На днях напишу тебе. Клянусь, я тебе помогу…
В этот самый момент Бетти, отдавшая Констанс свой ключ, была вынуждена позвонить в дверь собственной квартиры. Она позвонила дважды подряд, так не терпелось ей очутиться дома. Робертсон продолжал в отупении сидеть перед камином, и дверь открыла Констанс.
— Хэлло, Кон, — раздался голос Бетти, — ну как, попала в квартиру?
— Ага. Бобкин вернулся. Я пытаюсь занять у него денег.
— Не знаю, что это тебе вздумалось, — томно отвечала Бетти, — у нас денег нет. Хэлло, Бобкин! А что это со светом?
— Шиллинги кончились.
— Да вон три штуки лежат в папироснице. Там всегда что-нибудь есть. Не так уж мы обнищали, не думай, — сказала Бетти со смехом, обращаясь к Констанс. — А тебе сколько нужно, Кон?
— Шесть пенсов на автобус.
— На, возьми шиллинг.
Бетти бросила монету в счетчик. Вспыхнул свет и осветил квартиру во всех ее подробностях: стены, «художественно» окрашенные клеевой краской, шесть репродукций из серии «Лучшие картины мира», темные угловатые очертания дубовой мебели под старину. Констанс лениво подошла к зеркалу и намазала губы ярко-алой помадой, надвинула на лоб свою тесную шапочку с жокейским козырьком, подняв воротник, уткнула в него подбородок.
— Мне пора двигаться, — сказала она, — спасибо за шиллинг.
— Извини, дорогая, что мы не оставляем тебя ужинать. Но, откровенно говоря, заливное, кажется…
— Нет, мне все равно пора, мать там, наверно, бушует. К тому же я поела свинячьего пирога.
— Ну и отлично. Тогда пока. Бобкин, проводи!
Выпустив Констанс и вернувшись в комнату, Робертсон сразу увидел, до чего пришибленной и несчастной выглядит Бетти. Факт налицо: она не может жить без него. Под тяжестью его гнева она вся сжимается, разваливается на части. Видимо, она успела поплакать: вокруг глаз были обводья расплывшейся туши. А теперь она взбивала волосы, специально для него. Он не мог знать, как пылало ее горло под тугой ниткой розового жемчуга — в том самом месте, где недавно был запечатлен поцелуй на горле Марлен Дитрих. Лисья горжетка Бетти сползла с плеча, она сидела в том же кресле, в той же позе, что и Констанс, подняв к нему лицо.