— У меня кружится голова, — взмолилась вдруг Марджери.
— Не увиливай. Будем танцевать, пока не научишься.
В такси девушки молчали, откинувшись на спинку сиденья. Лулу сидел спиной к шоферу и видел, как по их лицам, вспыхивая, пробегают огни города. Туман рассеивался, но такси, словно слепое фыркающее животное, осторожно тащилось по призрачным улицам. Временами раздавался скрежет тормозов, и девушек кидало вперед, дребезжали стекла. Бесстрастное лицо Джойс почти скрывалось под маленькой, надвинутой до бровей шляпкой. Пили положила свою шляпку на колени и, глядя поверх головы Лулу, мрачно напевала себе что-то под нос. Джойс вздохнула и раздраженно мотнула головой. Пили и Лулу одновременно потянулись к окну; опередив Пили, Лулу опустил стекло. В окно, клубясь, вплыл туман, принеся с собой прохладную свежесть. Такси проехало старый город, из гавани донеслась тоскливая жалоба пароходных гудков.
— Какие ужасные звуки, — вздрогнула Джойс.
— Она совсем выдохлась, — сказала Пили, обращаясь к Лулу.
— После ужина ей станет лучше.
— Она не станет есть, — ответила Пили, не оставляя ему надежды.
— Ведь вы поужинаете? — умоляюще сказал Лулу. Он дотронулся до колена Джойс и не убрал руку. Пили не сводила с его руки цепких глаз. Джойс не обратила внимания. Пили почувствовала, как что-то нежно прижимается к ее ноге.
— Это моя нога.
— О, Пили, простите.
Такси проползло мимо выстроившихся в ряд одинаковых домиков с балконами и резко остановилось.
Отель «Звезда» оказался скромным и приятным заведением. Было шесть часов вечера. Они вошли и сели в гостиной. Пили понравилась предусмотрительность Лулу; здесь их никто не узнает, и можно не бояться разговоров, а то и скандала вокруг школы танцев в «Метрополе». Лулу, который провожал дам в спальни, и Джойс, которая часами танцевала с неуклюжими мужчинами, не пристало столь явно оказаться мужчиной и женщиной; их клиенты порицают такие увлечения. Бедняжка Лулу был удручающе красив; плохо одетые посетители откровенно разглядывали его — высокий, стройный, лоб точеный, гладкий, как темная слоновая кость (эти иностранцы особенно выделяются лбами), волнистые волосы, из-под тяжелых прямых век — страстный и робеющий взгляд, прикованный к Джойс. Лулу пошел заказать ужин — что-нибудь легкое, попросили они, рыбу или что-то в этом роде, потом кофе. Пили внезапно встряхнула Джойс за руку.
— Да очнись же, — сказала она. — Неужели ты не можешь никого полюбить?
— Я не хотела ехать — это ты привезла меня… Ну хорошо, дай мне пуховку.
— Ты и так вся в пудре… Румяна — вот что тебе нужно. У тебя есть…
— Нет, ты же знаешь, я ими не пользуюсь. Мажовски терпеть не может, когда румянятся.
— Благодари бога, что Лулу швейцарец. Будь он итальянцем, он бы не позволил тебе сидеть здесь и зевать.
— Нет. Он собирается открыть отель — разве это не ужасно? С двумя собственными фуникулерами. Кажется, на вершине ледника. Вот уж кому не растопить ледник! — Зевок Джойс перешел в смех; она смеялась тихо, печально, почти вопреки себе, прикусив губу и пожимая худыми плечами.
— Над чем вы тут смеетесь? — спросил, вернувшись, Лулу. Они промолчали. Он повел их в столовую, где никого не было, даже официантки. Лулу шел к столику, легко обхватив Джойс за талию. Когда он выдвигал для нее стул, ей пришлось отступить на шаг, и она почти прижалась к нему. Ничуть не смутившись, Пили с любопытством смотрела на них. Все трое замерли, наблюдая друг за другом. Что-то в глазах Пили сказало Лулу, что медлить позорно. Он привлек к себе Джойс и дважды поцеловал в щеку, туда, где порой появлялась узкая полоска румянца. Пили рассмеялась, неуверенно рассмеялась и Джойс. Лулу смущенно улыбался. Они сели за столик. Джойс расстегнула шубу и спустила ее с плеч, открыв шею и мягкий, присборенный вырез гиацинтового платья. В свете свисающей над ними лампы в ее глазах мерцали холодные светлые сумерки.
— Вы видели, как я расправилась с этой девчонкой? — оживленно спросила она, повернувшись к Лулу. — Вы же стояли в дверях и должны были видеть. Я была ужасна. Пили считает, что я была ужасна.
— С какой девчонкой? — переспросил Лулу, а глаза его робко вопрошали: «Кто? О чем мы? Ты ли это? Мне нужна ты».
— Объясни же ему, Пили.
— Она говорит о толстой рыжей Мэннинг. Я только предупредила: «Не показывай всем, что ты ее ненавидишь».
— Но я действительно ее ненавижу. Разве это не ужасно? Я заставила ее танцевать, пока она не заревела. И все-таки я ее научила.