Они были с ней, в папке под мышкой. Джейн не волновалась; лихорадка притупила все чувства, измотала ее. Но, свернув за угол к «Террасе Медузы», она остановилась как вкопанная — любой бы остановился. Джейн прикрыла глаза рукой, потом снова взглянула, но увидела то же — обращенную на север террасу с облупленной сырой штукатуркой, потонувшую в собственной тени, покосившуюся, пустую, с заточенными в ней отзвуками умолкших голосов. Двери заколочены, окна забиты досками или покрыты толстым слоем сажи. В саду грязный затоптанный снег. Кажется, еще немного — и свершится Страшный суд; здесь любому стало бы не по себе.
— Наверное, я… Не мог же он…
Она посмотрела на номера домов, приколоченные у разбитых окон над парадными дверями. Между часом и двумя, писал он, № 16. Вступив в тень, Джейн зябко поежилась — до этого она старалась идти по солнечной стороне — и пошла вдоль фасадов. Дойдя до угла, собралась с духом и подняла глаза: на этом последнем по улице доме висела табличка — № 16. Сквозь запыленные стекла, будто оранжевые призраки, проступали портьеры. Солнечные лучи проникали через окно, выходящее во двор, и дробились искорками на воздушных шарах, подвешенных в дверном проеме. Эта обитаемая часть дома соединялась с мертвой громадой террасы. Джейн поднялась по ступенькам и позвонила.
На второй звонок дверь открыла женщина. Поправив спадающую на глаза прядь седых волос, она взглянула на Джейн, на папку под мышкой.
— Господи, надеюсь, вы не мисс Оутс?
— Я…
— Боже мой. Ваш телефон не отвечал, я послала вам телеграмму с просьбой отложить визит. Уже несколько дней как муж болен. Он понемногу встает с постели, но еще никого не принимает. Только сегодня утром он вспомнил, что пригласил вас, да и я совсем забыла… Как жаль, что так вышло. О господи!
При этих словах Джейн почувствовала страшную слабость и покрылась испариной; она заметила бусинки пота и лихорадочный румянец на лице миссис Бьюдон. А та, прижав ко лбу ладонь, объяснила:
— У нас инфлюэнца.
— У меня тоже.
— Похоже, она всюду.
— Простите, но я не получила вашей телеграммы. Мне долго до вас добираться, и я рано вышла из дома…
— Нэнси, — послышался голос из глубины дома, — пусть мисс Оутс войдет.
Джейн, лишившуюся дара речи, впустили в небольшую прихожую; здесь на всем лежала печать запустения — дубовый ящик с письмами, приготовленными для отправки, эстампы на отсыревших обоях, тяжелый запах бульона. Джейн вошла в комнату и увидела Максимилиана; он стоял под связкой разноцветных шаров. В этой, темной, и в следующей, солнечной комнате с окнами во двор тихонько гудели две старые газовые печки. Максимилиан театрально развел руки, моля о прощении, — он казался распятым на столбе солнечного света.
— Что вы теперь обо мне думаете! — воскликнул он.
Солнце слепило глаза, и она стояла в совершенной растерянности. Наступило короткое молчание, Джейн возилась с папкой. Максимилиан снова заговорил:
— Как хорошо, что вы разминулись с телеграммой!
— Мне лучше уйти.
— Нет, не уходите. Ленч состоится. — Неуверенным, замедленным, как во сне, движением протянул руку, и горячие сухие пальцы Джейн ощутили его пылающее пожатье.
— Но вы нездоровы.
— Это не имеет значения, — нахмурившись, упрямо ответил он.
Они сели на диван; Джейн смотрела на Максимилиана, на его открытый лоб, очки, скрывающие тоскливый, но все же горящий взгляд, на нервные, суетливые движения непрестанно шарящих рук. Максимилиану было около пятидесяти; он казался разочарованным и усталым. Поредевшие мягкие волосы зачесаны назад, небольшие усы. Он улыбнулся и сказал с легким укором:
— Вы, верно, решили, что я переехал.
— Да, я так подумала, когда подошла к дому.
— Так все думают, и знаете, это избавляет меня от непрошеных гостей. Посмотрят, посмотрят и уходят восвояси. «Он переехал», — говорят они другим. Многих это останавливает. «Никто не знает, где он теперь. Там, где он жил раньше, все снесли. И следа не осталось…»
— Зачем вы так! — мягко упрекнула Джейн.
Максимилиан повторил:
— Так я избавляюсь от гостей. Простая уловка.
Джейн, робко осматриваясь, возразила:
— Но рано или поздно…
— О да, нас снесут… — ответил Максимилиан и провел рукой по лбу.
— Если вас это огорчает…
Миссис Бьюдон, накрывавшая на стол в соседней комнате, сказала:
— Его ничто не огорчает. Просто, когда мы уедем, ему будет не хватать этого дома. Но мы еще долго здесь проживем; строители начнут с другого конца улицы. Они работают споро и страшно шумят. Вот тогда нам придется решать…