Джону не везло никогда. Он был простой пластмассовой игрушкой, которой самое место в ящике для таких же, как он. Его никогда не сажали на кровать, за исключением случаев, когда Ричард играл с ним там, хотя, иногда его выносили на улицу и вот тогда он напитывался «осенними» эмоциями, как губка, потому что, как и я, был влюблен в это время года. Его все так же нещадно эксплуатировали, за исключением того месяца, когда он провалялся под кроватью и даже был объявлен «без вести пропавшим», пока однажды не попал в щетку пылесоса. Только не надо думать, что убирали в доме так редко, просто он лежал в труднодоступном месте. А в тот день мальчишка тайком от родителей протащил в свою комнату уличного котенка, который, спрятавшись под кроватью, нашел там весьма интересную игрушку и подвинул ее ближе к краю. Конечно, котенка отправили жить обратно, так как у Ричарда была аллергия на кошек, но доброе дело усатый-полосатый все же сделал: нашел любимого солдатика, успевшего покрыться пылью и отвыкшего от солнечного света.
– Исцарапанный, но живой! Всем здрасьте! – это было первое, что сказал Джон, когда его поставили на стол, вытащив из щетки и обтерев от пыли. – Ох, как ярко! – глаза, привыкшие к темноте, весьма болезненно реагировали на свет, льющийся сквозь окно.
– Ага, ты успел вовремя. Как раз закат. Тебе, как обычно, рассказывать, что я вижу или на этот раз сам посмотришь? – со стола, по словам друга, был виден кусок неба и часть кроны дерева.
– Спасибо, но сегодня я сам, – с гордостью ответил он и уставился в окно сияющими от счастья глазами.
Что же касается Лии, она больше любила лето – пору, когда можно нежиться на золотых пляжах в своих дорогущих «треугольниках», надевать максимально открытые платья, заканчивающиеся ровно там, где ноги теряют свое приличное название, и время, когда можно забыть об учебе и наслаждаться жизнью. Поэтому наши с Джоном восторги она не разделяла. Для нее осень – это сырость, слякоть и холод, а дождь – это вообще конец света, так как от него (цитирую) «портится прическа (а я знаете, сколько на нее времени тратила?!) и течет макияж (а красилась я вообще часа полтора, не могла же я выйти на улицу, как чучело)»… Девушки!
Прошло уже больше двух месяцев, как я поселился в этом доме. За это время многое изменилось. Я стал проще относиться к Ричарду и его играм. В конце концов, он просто ребенок и, если бы он знал, что мы «живые», уверен, относился бы к нам совершенно иначе. Поэтому, стиснув зубы, я терпел все, что уготовила мне судьба. Я даже немного полюбил этого сорванца, полюбил его увлеченность во время игры, когда он с головой уходил в мир своих фантазий, полюбил его «мамочка, а почему…» и «папочка, а зачем…», я разделял его искреннюю радость, когда у него что-то получалось, и огорчался вместе с ним, когда он терпел неудачи. Такой… маленький человек в огромном мире. Все мы когда-то были такими и я, глядя на него, порой видел в нем себя, каким бы я мог быть в его возрасте.
Еще я стал более терпимым к мнению окружающих и к этой «плюшевой занозе». Она все еще пыталась кусаться и колоться, как ежик, но делала это уже как-то неуверенно. Примерно месяц назад ее принятие действительности перешло в пятую стадию, она окончательно смирилась со своей участью и необходимостью меняться, правда, иногда все еще пыталась доказать нам, что она и так идеальная и не нуждается во всяких «перевоспитаниях». Но потом «человек разумный» брал верх в ее оплюшевевших еще при жизни мозгах, и она вновь соглашалась с условиями приговора небесного суда. Ее обучение шло тяжело, со скрипом, с пробуксовками, но некоторые подвижки все же были. Например, куда-то исчез ее взгляд «сверху вниз», даже когда она находилась ниже собеседника. Она стала более открытая в своих эмоциях, перестала бояться быть смешной и даже перестала ругаться, как сапожник. Хотя, признаться, доставалось ей несоизмеримо мало. Ее не брали в игры, с ней не спали, и она была слишком мала для, скажем, отработки ударов, удушающих приемов и лестничных аттракционов. Пару раз в гости приходила Энн, мы слышали ее голос, но своего зайку малыш больше ей не давал, так как выпрямить уши до конца так и не получилось, даже у папы. Одно ухо до сих пор оставалось немного не ровным, но Лию это больше не огорчало – еще один плюсик в ее личном зачете.
* * *
Августовское полнолуние мы, к слову, все вместе удачно пропустили. Причиной тому стали рулонные шторы, которые родители повесили в комнате Ричарда, чтобы закрывать окно от солнечного света во время дневного сна мальчика. Вот только в тот день по нелепому стечению обстоятельств, после сна шторы не убрали, хотя изначально это не вызвало у нас опасений, ведь такое уже случалось, и мама открывала их вечером, когда укладывала сына спать. Но надо ж было такому случиться: Джесс не пришла, пришел папа. Прочитал сыну сказку, поцеловал в лоб и зашагал к двери.