– Двадцать второго декабря. Но это же было в прошлой жизни. Моя душа, будучи заключенной в тело медведя, увидела эту жизнь шестнадцатого июля. Стало быть, тогда я и «родился», если это слово вообще здесь применимо.
– А у моей мамы день Рождения был пятого января – мечтательно произнес Джон.
– Вот не могу я одного понять, – перебила его Лия. – Почему день Рождения называют «днем» Рождения? Ведь по факту – это годовщина. Каждый год проходит сколько-то лет после того дня, когда ты появился на свет. Вот этот день – настоящий «день» Рождения. А все, что после него – годовщина Рождения. Разве я не права?
– Интересная точка зрения. Никогда не задумывался, – улыбнулся я, начиная погружаться в обдумывание ее слов.
– Я умер сегодня. Пятого января, – рубанул солдат. Мои мысли дернулись и рванули в обратную сторону.
– Что тогда произошло, Джон? – сочувственно спросила зайка. Да, она немного научилась уважать чувства других людей и сопереживать им.
– Я жил в Сент-Луисе, на Чиппева-стрит, – в этот момент я весь обратился в слух, потому как эта улица была моей, и обо всех происшествиях на ней мне было известно. Иногда эти происшествия устраивали мы с парнями. Но дальше, чем до драки, дело не доходило. – Под вечер пятого января я пошел в магазин, чтобы купить маме подарок и цветы. Забрав заказанные заранее книги в одной книжной лавке, и купив по пути букет роз, я спешил домой, но за пару кварталов до дома заметил, как какие-то отморозки пристают к молоденькой девушке. Не то, чтобы они ее унижали или тащили куда-то, но в ее глазах я увидел страх и мольбу о помощи. Моя просьба оставить девушку в покое была воспринята крайне враждебно. Сначала эта шайка сыпала оскорблениями в мой адрес, а затем один из них выхватил у меня из рук книги, завернутые в подарочную упаковку, и кинул их в снег. Туда же отправились розы, которые к тому времени больше напоминали веник, нежели букет. Когда я попытался растолкать этих недолюдей и поднять подарок, меня ударили первый раз. Били не долго. В какой-то момент особо точный удар по ребрам заставил свет померкнуть, и я погрузился во тьму… Пришел в себя я уже на «суде». Не сразу понял, что произошло, а когда понял, сожалел лишь об одном: что мама так и не получит мой подарок – редкие издания книг, которые она искала полжизни. В протоколе на суде, в графе «причина смерти», я узнал, что тот удар сломал мне ребро, вывернув его так, что острый край вонзился мне прямо в сердце…
…Я не дышал. Я вообще был не в детской, а там, между домами, где били невысокого молодого очкарика, который посмел указать нам, как вести себя с девушками. Он был неуверен в себе, сутулился и говорил «под нос». А еще этот подарок с бантиком. И банальные красные розы… Они тогда выбесили больше всего. Нас было трое. Один стоял на шухере. Второй бил по ногам. Я бил… Честно, я не знал, что он тогда умер. Мы решили, что он в отключке и, испугавшись, разбежались в разные стороны. Скорая приехала довольно быстро, уж не знаю, кто ее вызвал, хоть и находился неподалеку. После приезда помощи, я со спокойным сердцем пошел домой. Я же не знал… Да и что я мог тогда сделать? Бить себя в грудь кулаком и кричать: «это я!»? Или стоило пойти в полицию с чистосердечным? Покажите мне того человека, кто добровольно сядет в тюрьму. И все же… я… убил Джона. Осознание этого медленно, но верно, проникало в мой разум, заставляя его усвоить новую информацию: я убил человека. Не специально. Но человека нет. Как теперь с этим жить – было большим вопросом. Как сказать Джону, что это был я (и надо ли?) – ответа на этот вопрос у меня не было вовсе.
Украдкой взглянув (теперь уже по-другому) на солдата, я никак не узнавал в нем того ботаника. Передо мной был человек более резкий, порой грубоватый, имеющий свое «я» и умеющий справляться с трудностями. Определенно, год, проведенный в пластмассовой, горячо любимой Ричардом, игрушке, наложил на его характер свой отпечаток. «Перевоспитание» души в действии.
– Нелепая смерть, знаю, – продолжал солдат. – Но если бы я мог вернуть время назад, я бы поступил так же. Вы бы видели глаза той девушки!
– Ты – настоящий герой, Джон! – просто и без пафоса сказала Лия. – Жаль, что все так вышло.
– И мне… жаль, – промямлил я. Своей обобщенной фразой я пытался хоть как-то, хоть немного извиниться, пусть и косвенно. Возможно, солдат бы выслушал меня и все понял, хотя вряд ли. В любом случае, я был не готов с ним говорить. Я вообще был не готов узнать то, что узнал!
Ужаснее же всего, что в этой «промежуточной» жизни моя жертва – мой товарищ, с которым мы жили под одной крышей. А судьи-то наши были с юмором! Тяжелее наказания для меня и придумать было сложно! Но я это заслужил. Я – убийца…