Эта ночь стала для меня открытием.
Прости меня, мамочка, за мои слова о том, что ты меня не любишь, когда ты куда-то меня не пускала или не хотела покупать очередное «я хочу это!». Теперь я понимаю, что ты меня очень любила. И это не могло выражаться в деньгах, как мне казалось. Это выражалось вытиранием сопливого носа, зашиванием порванного платья, покупкой туфель не на десятисантиметровой шпильке, а на маленьком каблучке, чтобы я в свои двенадцать лет не испортила себе ноги… Да даже вот в такой же соске, которую нужно было дать раз пятнадцать за ночь, при этом отказавшись от сна.
А я, повзрослев, ни разу не сказала, что люблю ее… Она, конечно, знала это. Но нужно было говорить ей о своей любви каждый день, чтобы хоть как-то выразить свою благодарность за то, что она для меня сделала в этой жизни. То есть… в той… жизни.
Я расплакалась. Давно не позволяя себе такой слабости, я просто перестала сдерживать все, что накопилось в моей душе, и плотину прорвало…
Я плакала о том, что больше никогда не увижу родителей и сестру, хоть мы с ней и жили, как кошка с собакой. Я плакала о Томе, с которым эта жизнь казалась чуточку ярче. Я плакала о том, что так бездарно и нелепо прожила те пару десятков лет, пока по глупости не выпила таблетки, которые вовсе не были таблетками… Я плакала от невозможности уснуть, от невозможности двигаться и отчего-то еще, наверно, от безысходности. Я плакала обо всем! Решив, что это будет последний раз, когда я позволяю себе плакать.
Лиетта Уильямс должна быть сильной девочкой, и она ей будет! Но только не сейчас. «Сейчас» я была такой же, как игрушка, в которой я пребывала: маленьким, одиноким зайчиком, покорно принимающим все, что ему уготовила судьба.
* * *
…Сам процесс купания мне понравился. Вода была теплой, а мыло ароматным. Кажется, так пах Том, когда его «стирали» после лужи и поездки к океану.
Про отжим я лучше промолчу. Все равно те, кто не был в теле игрушки, не поймет всей гаммы ощущений, а кто был – предпочтет не вспоминать.
Сушка около батареи отопления напомнила мне поездку на Карибские острова – так же жарко и никуда не спрячешься от обжигающего кожу раскаленного воздуха.
Перед этой процедурой из меня извлекли устройство, признающееся всем направо и налево в любви. Не могу сказать, что это было больно. Джесс аккуратно распорола несколько стежков на моей спине и вытащила через образовавшееся отверстие небольшую коробочку. Вам когда-нибудь снимали хирургические швы? Разрезание ниток было чем-то сродни этому: неприятно-тянущее чувство, но ничего более. Когда же меня зашивали, это напоминало… хм… Наверно, так бьют татуировки. Не знаю, не пробовала, но слышала, что «надо потерпеть». И я терпела, стиснув зубы. Все закончилось достаточно скоро, за что я была благодарна Джессике.
После того, как мое плюшевое тело просохло, меня ждало самое страшное… Когда за мной пришли, я готова была найти в комнате пятый угол и забиться туда, притворившись плинтусом.
Меня поднесли к отпаривателю и нажали кнопку «вкл». Я зажмурилась…
Скажем так: это было тепленько. Очень-ОЧень-ОЧЕнь-ОЧЕНь-ОЧЕНЬ тепленько… Но быстро.
…Лишь оказавшись рядом с Алексом, я смогла выдохнуть: все осталось позади. Ребенок лежал на боку и пускал слюнку на пеленку. Я изучала его: крошечное личико, на котором вырисовывались еле заметные бровки, носик пипочкой, губки бантиком, припухшие глазки, малюсенькие кулачки, один из которых лежал под щечкой… Все такое миниатюрное. Но это был человек, личность!
В какой-то момент «личность» улыбнулась во сне и я поняла: все, что я пережила (пусть и не по своей воле) для того, чтобы быть рядом с ним, определенно того стоило.
ГЛАВА 14
Время тянулось, как жвачка, прилипшая к мостовой в раскаленный полдень. Но в какой-то момент пришло понимание, что прошел уже почти год с того самого момента, как в нашем доме появился новый член семьи.
Многое изменилось, но еще большее осталось прежним. Джесс круглосуточно находилась с младшим сыном, Билл ездил на работу, Ричард все так же играл в свои игрушки, давая им передохнуть только ночью и в часы пребывания в детском саду. Мы часто бывали в его комнате, особенно, когда Алекс научился сидеть.
Пару месяцев назад я, к своему удивлению, услышала недовольное бормотание, доносящееся из ящика с игрушками. «Новенькая» возмущалась неудобным положением своего тела, причем так емко, что мне в ту же минуту стало понятно: там находится душа ну очень склочной, скандальной бабенки, вечно недовольной жизнью. Через пару недель мне удалось узнать, в какую же из игрушек ее подселили. И мне сразу же вспомнился мой сон с Доктором, где лишь один персонаж заботило «как она пойдет домой в таком образе». Это была лошадь. Снаружи. А внутри – препротивнейшая дамочка. Я бы сказала, кобыла.