И не надо нам тут про авторские права и промышленный шпионаж – не только для себя стараемся, хотя жареной картошечки страсть как хочется.
Мита подводить было категорически нельзя – не успели товар принять, а уже все продано, да вся партия целиком. Не дешевый, между прочим, товар. А потому за фермерскую экзотику было уплачено полновесной монетой. Пашка в который раз мысленно поблагодарил свою тёть Олю за житейскую науку: всегда имей при себе деньги, мой мальчик. Не так много, чтобы было очень жаль потерять в неприятных обстоятельствах, но достаточно, коли при нужде случится дать взятку или помочь хорошему человеку. Пашка науку усвоил. Да и как не усвоить, если день, когда они нашли Семеныча, врезался в память, как древняя клинопись в скалу. Вот не прихватила бы Ольга Петровна тогда с собой алкоголь в качестве аргумента, где бы он сейчас был, Семеныч-то?
– Митька, – давал Пашка последние наставления другу, – если Цуэт из-за денег орать будет, ты не дрейфь, вали все на наездников. Дескать, пришли и силой все забрали. Кто ж им указ? Спасибо, хоть столько дали. Понял? А давить будет или, не приведи пустота, долг на тебя вешать, так сразу мне пиши, разберемся. Понял, Мит? Вали все на наездников. Он поверит.
Ха, конечно, поверит! В городе любую гадость про наездников за чистую монету примут, так надо же пользоваться! Пришли, намародерили, ушли. И весь сказ. А если Цуэт сглупит… Воинственные размышления прервал вопрос Ована, который очень внимательно вглядывался в необычные товары на полках и чем-то заинтересовался.
– Паш, это то, чем нас по вечерам угощает туэ Ольга? – Друг и соратник указывал на полку, где затаились яркие коробочки.
– Ага. Ты, Ован, глазастый. – Пашка вполне искренне вздохнул. – Я бы прикупил, да уж всю заначку за овощи выгреб.
– Я куплю. – Незнакомый наездник махнул Митяю, чтоб тот подошел.
– Купи, Ов, будь другом! И сахара побольше! Я дома тебе отдам, у меня есть! – Что такого оскорбительного было сказано, Павел понял не сразу, но то, как друг обиделся, почувствовал. Товарищ весь подобрался и расправил плечи. Даже Мит напрягся. Ему под мороком было не разобрать, а Паха видел отчетливо – по скулам Ована перекатываются желваки. И Ован уже не Ован, рубаха-парень, который любит возиться с растениями, а лучший сын древнего рода Кертов.
– Твоя тетя – необыкновенно щедрая женщина, Павел Мартун. Редкая. И не пристало мне, мужчине, этим злоупотреблять.
– Воля твоя, Ов, – примирительно поднял руки Пашка. – Хочешь купить чай, покупай. И зови нас к себе в гости чаевничать. – Фраза [1] «к себе[2] » была выделена голосом. Керт хотел что-то сказать, но был остановлен нетерпеливым жестом. – Я понимаю, заговорил Пашка с досадой, – ты про мою тёть Олю по своим женщинам судишь, а она не ваша. Не такая. Раз угощает, значит, хочет и может. Вот ты на хуторе вкалываешь за какой гешефт[3] ? – вдруг перевел Пашка тему.
– Да какой там гешефт? Нравится мне, и все! Интересно!
– Вот и тёть Оле так. Нравится ей, понимаешь? Чаем сладким вас поить, после того как вы с Костой намагичитесь до усрачки. Хоть этой малостью вам за добро отплатить. А ты…
Чай был куплен.
Туса решили вызвать прямо к лавке, уж больно поклажа обширная образовалась. Базар был уже пуст, так что риска особого не было. Митьку, под мягким воздействием Ована, заставили остаться в лавке. Он же не под клятвой, нечего ему на боевого зверя пялиться.
Совсем вечером, после того как всех зверей водворили в виварий, Павел пошел сдаваться, виниться и получать взыскание.
Лавэ Шенол после тренировки нгурулов был благодушен. Парнишка-землянин умел вымотать не только зверей своей боевой тройки, Тырю и Свапа, но и троицу ничейных нгурулов, которую уже весь гарнизон с легкой руки Ольги называл поросятами, хотя никто не понимал, что это значит. Ну и Прана, разумеется, куда без него? В ход шло все: и дрессура команд на двух языках, и разучивание словесных понятий, таких как «близко – далеко», «быстро – медленно», «ниже – выше», «правее – левее», и беготня по тренировочной площадке за фрисби, позабытым на время сложностей. Лавэ не знал, чего добивался Павел, когда заставлял нгурулов ходить строем. Три поросенка, Раш, Тус, Тилар, Тыря и два альфы. Итого девять нгурулов с неподражаемой серьезностью выполняли команду «каре». Каждый знал свое место. Лишь Тыря вносила капельку бедлама: не нравилось малышке стоять в центре – она же маленькая, ей не видно!
А еще Тыря точно знала, что она – самая чудесная принцесса.
Умница, красавица, шипулечка меднопопенькая, меховая тарахтелочка и чудушко косоглазенькое, собаконька и лапусечка.