— Сказки, — пренебрежительно бросил Бизунов.
Поскольку я сталкивался с собачками лично, мог бы подтвердить, что и нюх у них уникальный, и слух. Вообще, такую собачку неплохо было бы иметь у себя. Или даже пару…
— Может, и сказки, — покладисто согласилась Фурсова и улыбнулась ему. — Я в особняке Живетьевых ни разу не была, и там, где этих собак выращивают, — тоже.
— А где их выращивают? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно незаинтересованнее.
— Где-то за городом. Откуда мне знать? — Она передернула плечами. — Я не Живетьева.
— Пока… — выразительно протянула Уфимцева.
Фурсова на эту подначку ничего не ответила, хотя наверняка знала, что Живетьев к ней интереса не проявлял и вообще ее сюда по другую душу отправляли. По мою.
Болтали об ограблении Живетьевых до самого окончания занятий, потому что преподаватель вернулся только после звонка, и то, чтобы посмотреть, все ли на месте, и запереть за нами дверь.
Следующим оказалось тоже практическое занятие, но уже совсем другого толка: нормальная алхимическая практика. То есть она была нормальной до появления Шмакова.
— Тебе удалось получить зачет? — удивилась Мацийовская.
— Доступ, — скривился он. — Пересдача в субботу. Тупые у Северигиной требования, совершенно ненужные для настоящего алхимика. Более того, не просто бесполезные, а вредные.
— Почему-то остальным эти тупые требования удалось усвоить, — заметила Уфимцева. — Так что похоже, это не требования тупые.
— Тебя вообще не спрашивали, — окрысился Шмаков. — В нашем деле главное — результат. Тут меня на пересдачу бегать не заставят. Я, как-никак, из нормального алхимического рода, не то что некоторые криворукие уроды.
После этого выступления если у меня и оставалось какое-то желание ему помочь, то бесследно рассосалось. Не чувствовал я в себе человеколюбия в степени достаточной, чтобы оно распространилось на Шмакова. Остальные также посчитали, что тот чересчур обнаглел, поэтому подходили ко мне за улучшением ингредиентов так, чтобы тот не видел. В результате сдали все, кроме Шмакова. Тот знатно прифигел.
— Да вы придираетесь! — заорал он. — Не может такого быть, чтобы я сделал что-то хуже Песцова.
— Вы не просто сделали хуже, вы сделали намного хуже. Причем не только Песцова, но и любого из вашей группы. Ума не приложу, как вам это удалось. Талант, только не алхимический, а антиалхимический.
Шмаков начал скандалить, требуя зачесть ему результат и угрожая пойти в деканат, а при необходимости дойти до ректора. Чем там у него дело закончилось, я узнавать не стал, отправился на последнюю сегодня пару по минералогии.
Перед началом с интересом изучил новости. Разумеется, ни в какой Верейск Живетьева сегодня не поехала, она позировала с трагической миной на лице перед репортерами. И признаться, позировала весьма удачно: никто не заподозрил бы в убитой горем и несправедливостью мира благообразной старушке жестокую и расчетливую стерву, отправивший на тот свет не просто отдельных людей, но и отдельные рода. Она всхлипывала, прикладывала к глазам платок в крупную клетку и говорила речи в духе: «Украдено все, что было разработано нашим Родом с момента основания, все документы по целительским методикам похищены, и я уповаю только на то, что их не уничтожили. В наших исследованиях, направленных на благо людей, нас отбросили на десятки, если не сотни лет. Я уверена, что наша доблестная полиция найдет того, кто совершил это варварство и он ответит по закону».
Поэтому репортажи были сочувствующие, а не злорадные. В них призывали найти и покарать. Был официальный ответ от полиции в духе: «Улики есть. Ищем преступника». Я невольно заволновался и уточнил у Песца:
«Какие улики я мог оставить?»
«Никакие. Ты же все за собой затирал, — напомнил он. — Я в таких вопросах не пускаю дела на самотек. Единственное, что они могли обнаружить: следы от мебели на земле. Но тут уж без вариантов: чтобы такое закрыть, нужно обладать куда более значительными умениями, чем сейчас есть у тебя. Но даже если они нашли эти вмятины, то это только намек на то, что мебель была вынесена из дома, о чем полиция уведомлена и так».
Лекция была неимоверно скучна, поэтому я механически записывал, а сам вспоминал ночной налет, пытаясь сообразить, мог ли я хоть где-то оставить след, приводящий ко мне. По всему выходило, что нет: я действовал аккуратно, следы за собой затирал тщательно, заклинания на себя все нужные нанес даже перед выходом из Прокола.
«Не нервничай ты, — покровительственно бросил Песец. — Это стандартная отмазка у полицейских, даже если ничего не нашли. Мол, улики есть, обрабатываем».