– Хороший вопрос. Правила таковы: если включат одну из твоих песен, получаешь двадцать очков.
– То есть если ее поставят в супермаркете?
– Да.
– Ты уверен, что из всех возможных песен сегодня в этом магазине заиграет одна из нашего случайного списка?
– Абсолютно.
Я смеюсь.
– Почему?
– Магия. – Он пожимает плечами. – И потому что во всех продуктовых играет поп-музыка начала нулевых. Федеральный закон.
Мой скепсис улетучивается, как только мы входим в магазин: звучит Stacy’s Mom.
– Хей, у меня двадцать очков, – говорю я.
Рид со стоном облокачивается на ручку тележки.
– Новичкам везет. Как всегда.
Он притормаживает у ряда с товарами для выпечки, но в трех шагах до цели отвлекается на ведерки с глазурью.
– О-о-о. Смотри.
Он берет с полки шоколадную глазурь «Дункан Хайнс».
– Блин… Я бы сел прямо тут и начал лопать ее ложкой, как йогурт. Наверное, это странно?
– Ты всерьез спрашиваешь?
Ну правда, я хочу знать: есть на свете такой человек, который не стал бы есть шоколадную глазурь ложкой, как йогурт?
Внезапно меня охватывает вдохновение.
– А можно расширить правила игры?
– Конечно!
– Так. – Я ухмыляюсь. – Быстрый челлендж. Десять очков тому, кто за минуту найдет глазурь с самым отвратным вкусом. Внимание… Марш.
Я включаю секундомер, и мы оба умолкаем. Во мне пробуждается соревновательный дух, что совершенно на меня не похоже. Вот, значит, каково быть Кэсси. В лагере она всегда выигрывала: поедание хот-догов, поросячья латынь, кто-дальше-плюнет-арбузную-косточку. Меня же такие вещи совершенно не заботили.
Но это состязание меня волнует. Я хочу взять десять никому не нужных очков. Это бодрит. Я внимательно рассматриваю полки. Увы, почти всё стандартное: домашний шоколад, глазурь Funfetti, сливочный сыр… Пара претендентов, конечно, есть – например, кокос, пекан и лайм… В конце концов я останавливаюсь на беконе с кленовым сиропом от Бетти Крокер (ограниченная серия). Какая гадость, Бетти!
На сорок пятой секунде Рид начинает сомневаться.
– Молли, помоги! Они же все хороши.
– Шутишь?
– Может, я просто люблю всю глазурь?
Я печально качаю головой:
– Даже не знаю, что сказать.
Секундомер пиликает, и я демонстрирую бекон с кленовым сиропом – Рид его не заметил.
– Да, забавная штука, – говорит он.
– Ага. Сфоткаю для сестры.
Он смеется:
– А мне пришлешь?
– Э-э-э. Легко. Если дашь номер.
Чувствую, как к щекам приливает тепло. Надеюсь, он не подумал, что я Прошу Его Номер. Не думаю, что я Прошу Его Номер. Просто прошу его номер.
– А, точно!
Я отправляю Риду фотку и вношу его в свои контакты. Тогда он тоже достает мобильник, чтобы сохранить у себя мой телефон.
Забавно. Не удивлюсь, если он хотел обменяться номерами, – потому что мог запросто сфотографировать упаковку сам.
На мгновение я почти теряю дар речи.
Но меня тут же спасает Аврил Лавин. Неожиданно и очень громко начинает играть Sk8er Boi, и я с облегчением выдыхаю.
– Двадцать очков, – говорю я с ухмылкой.
– Но как?! Где ты научилась так играть?
Я пожимаю плечами и развожу руками. Как то самое эмодзи[30].
– Просто я ясновидящая.
Боже, мы обменялись номерами телефонов. Нет, не то чтобы прямо обменялись… Вовсе нет. Не понимаю, почему я еле дышу. Просто легкие – предатели. Как и желудок. И сердцебиение туда же.
На обратном пути мы попадаем в пробку. Все еще светло, мы с Ридом молчим. В супермаркете мы постоянно прикалывались, поддевали друг друга и в шутку соревновались (я его просто разгромила: пятьдесят – ноль). Но в машине я робею. Кажется, Рид тоже.
– Значит, у тебя есть сестра?
– Ага, – киваю я. – Близнец.
– Серьезно?
Он удивлен. Неужели я не рассказывала ему про Кэсси? Наверное, на работе мы всегда болтаем на случайные темы. О том, что нам нравится, а не о том, кто мы такие.
– Мы двуяйцевые близнецы, – добавляю я. Как правило, об этом спрашивают в первую очередь.
– И какая она?
– Кэсси? – я задумываюсь. – Не знаю. Бесстрашная.
– Не думаю, что можно быть по-настоящему бесстрашным, – говорит Рид.
Затем он включает поворотник, хотя нам нужно проехать по этой улице еще целый квартал. Пробка настолько плотная, что мы почти не движемся вперед. Поворотник тикает как метроном.
– Да, наверное, – соглашаюсь я и улыбаюсь.
Я же помню, какое у Кэсси было лицо, когда она сообщила мне, что Мина – пансексуалка. То есть она знала, что у нее есть шанс, но не была уверена. Вероятно, чуть-чуть боялась. Но, очевидно, бояться было нечего.
А потом я вспоминаю про статус в фейсбуке: теперь это уже воспринимается не как предательство, а как дурацкая шутка. Правда забавно. Думаю, Риду это тоже покажется смешным. Нужно срочно пошутить.