Черт.
Мои мысли все еще буксуют из-за тех слов, что я выдал Делайле четыре дня назад, как заевшая старая VHS-кассета1. И это чувство не отпускает меня, пока я в воскресенье утром сажусь на свой привычный поезд, направляющийся к дому детства в Котсуолдских холмах. Легкий летний дождик барабанит по окнам поезда, когда мы трогаемся с места с привычным щелчком и рывком. Я мечтаю почувствовать эти капли на своей коже — это было бы настоящим облегчением после той удушающей жары, что накрыла нас в последнее время, да еще и в центре Лондона, где добавляются жар от людей и выхлопные газы.
Но вместо этого я устраиваюсь поудобнее в свободное место, которое удалось урвать в последний момент, засовываю наушники в уши и пытаюсь переключить мысли на новый криминальный сериал, который начал смотреть.
К тому моменту, как мы прибываем на маленькую станцию в Чарлбери через полтора часа, дождь уже прошел. Пассажиры, включая меня, вываливаются наружу, каждый направляется своей дорогой.
Я шагаю по знакомым дорожкам к парковке, где замечаю темно-синий автомобиль, притаившийся в углу с работающим двигателем.
— Как поездка? — спрашивает Ноа, мой старший брат, он на три года старше меня, когда я усаживаюсь на пассажирское сиденье, пристегивая ремень безопасности.
— Норм, удалось найти место хотя бы. Долго ждал?
— Да не, — он улыбается мне, и эта улыбка как будто зеркалит мою собственную. — Честно говоря, рад был свалить из дома… У Молли режутся зубы.
Я едва сдерживаю гримасу.
— Уверен, мама в восторге.
— Ну, сама же просила первого внука, — фыркает он.
Не поспоришь. Он прав. Мама буквально умоляла Ноа о внуках с тех пор, как у него состоялось третье свидание с его нынешней женой, Фэйт. Они, конечно, заставили ее понервничать, потратив время на укрепление отношений, потом обручились и наслаждались семейной жизнью, пока семь месяцев назад на свет не появилась Молли.
Ноа давит на газ, и мы едем по извилистой деревенской дороге, мимо зеленых полей, где пасутся коровы и овцы. Сильный запах навоза просачивается через приоткрытое окно, щекоча мне нос. Дом.
Сворачиваем налево на первых светофорах, и вот мы уже на гравийной подъездной дорожке, усыпанной припаркованными машинами.
Едва мы успеваем выйти из машины, как входная дверь уже распахивается, и быстрые шаги приближаются ко мне, а в руку тут же втыкается ледяное пиво, которое протягивает мой второй старший брат, Блейк.
— Оно тебе понадобится, — говорит он только это.
Я поднимаю брови в сторону Ноа, делаю глоток из бутылки и иду в дом.
На мгновение все кажется привычным. Пол в прихожей все так же усыпан обувью, а с вешалки свисает пара курток, которые уже не помещаются на крючки. Еще шаг — и открывается вид на кухню и столовую, где все тоже относительно спокойно. На мраморном острове стопка тарелок, готовая к раздаче еды, рядом кувшин с лимонной водой и горсть столовых приборов.
Живот урчит, когда запах жареной курицы доносится до меня с кухни, по коридору, мимо лестницы и в гостиную, где я слышу привычное жужжание разговоров, но…
Пронзительный визг буквально вонзается мне в уши, сопровождаясь резким плачем. Ноа хлопает меня по спине, так что я едва не теряю равновесие, и, ухмыляясь, крадет мое пиво, проходя вперед.
— Я же говорил.
Он распахивает дверь в гостиную, оставив достаточно места, чтобы я мог проскользнуть внутрь и осмотреть обстановку.
Мои братья занимают почти все пространство, разлегшись на диванах и креслах. Фэйт, моя невестка, сидит рядом с телевизором включенным на беззвучный, а Блейк, старше меня всего на год, укачивает Молли, явно стараясь удержать ее от дальнейшего плача. Я вижу с порога, как ее пухлые щеки раскраснелись, усыпанные засохшими слезами и соплями. Через плечо Блейка мама нежно проводит пальцем по дрожащему подбородку Молли, тихо успокаивая ее.
— А где отец? — спрашиваю, отодвигая ногой пустой детский коврик, чтобы хоть как-то пройти. Повсюду раскиданы мягкие игрушки, и еще что-то, что подозрительно напоминает острый предмет, явно не подходящий для семимесячного ребенка.
— О, как приятно, что ты тоже нас заметил! — мама прищуривается на меня. — Твой отец, наверное, где-то наверху, пытается посмотреть футбол.
— В тишине, — шепчет мне мой младший брат, двадцатипятилетний Хадсон, когда я втискиваюсь между ним и подлокотником дивана. — И его можно понять.