— Опять он!
Я оглянулся. Действительно, в дверях забегаловки снова переминался с ноги на ногу мой долговязый ставленник. Увидев, что его заметили, приблизился с виноватым видом.
— И что на этот раз? — процедил Гурген.
— Металл нашёлся.
— Так…
— Что с ним теперь делать?
— Тащи сюда…
Лёша моргал.
Видя, что шутка так и не будет понята, Гурген Бейбутович вздохнул, погасил сигарету в блюдце и поднялся из-за стола.
— Ладно, пошли, — бросил он мне. — А то он так, глядишь, и линотип в пивнушку притаранит…
И оказались мы снова в секретариате. Художник ушёл, можно уже было не шептаться.
— Ну что? — промолвил Гурген, извлекая из кармана ключ от сейфа. — Целиком ознакомиться не желаешь?
— Нет, — хрипло сказал я.
— Что так?
А так! Совсем страшновато стало.
— Слушай… Гурген… — Каждое слово давалось мне с трудом. — Забирай эту хрень из сейфа… делай с ней что хочешь… а я ничего не видел и ничего не читал… И мы с тобой об этом не говорили… Уразумел?
Он глядел на меня с глубочайшим пониманием. Выслушав, кивнул.
— Чего уж тут разуметь! Но и ты, Гер, запомни, что ты сейчас такое сказал. Ты ничего не видел и ничего не читал. И мы с тобой об этом не говорили… Твои слова?
— Мои.
— Запомнил?
— Запомнил.
— Ну и ладненько! — Гурген улыбнулся ободряюще. — Буду уходить — заберу. Ключ оставлю в ящике стола.
Глава 6. ВСЁ УСТАКАНИЛОСЬ
Придя на следующий день в Дом Печати, я первым делом поднялся в секретариат за обещанным ключом от сейфа, однако до цели так и не добрался, погребённый оползнем новостей.
Главная и ошеломительная новость звучала так: Лёша остаётся выпускающим, поскольку на должность замответсека сыскался другой кандидат. Когда мне сказали, кто именно, я поначалу решил, что меня дурят. Вы не поверите, но это был тот самый журналист, кому я врал по телефону, будто на строкоотливной машине шкворень вылетел.
Как такое могло случиться? Да запросто!
Достиг он высокого поста заведующего отделом партийной жизни и возрос в собственных глазах. Самоуважение у него стало, как у товарища Победоносикова, титаническое. Капризничать начал, кобениться. Обиделся однажды на что-то, пошёл на принцип, подал заявление по собственному желанию, свято уверенный, что никто его, незаменимого, не отпустит. А редактор возьми да и подмахни бумажку.
Опомнился, ужаснулся, написал новое заявление: прошу-де принять на прежнее место. Ан место-то уже и занято! Другого успели назначить.
И что делать? Вакантное кресло всего одно — в секретариате.
— Александр Николаевич! — вскричал я, ворвавшись в кабинет ответственного секретаря. — Вы кого берёте? Ведь он же…
Тот сморщился, как от зубной боли (кстати, зубы у него болели постоянно):
— Да знаю, знаю… Н-ну… Поможешь на первых порах… подучишь…
Стало быть, дело решённое. Согласованное.
На третьем этаже тоже поначалу не поверили — знали, о ком речь. Ни один дежурный по номеру не развлекал нас так, как это удавалось Степану Степановичу (нынешнему преемнику Гургена Бейбутовича). Весь наборный сбегался посмотреть на его пометки:
«Перебрать маленьким чёрненьким».
«Тем же кеглем, но крупнее».
«Чем-нибудь покудрявее».
И никем не превзойдённое, даже им самим:
«Поставить клише на ребро!»
Не спрашивайте, что это значило. Сам не знаю…
Словом, до сейфа я добрался лишь в обеденный перерыв. Нутро железного шкафа было пусто.
Что за сволочная штука память! То, что нужно, она прячет бог знает куда, а то, что позарез необходимо забыть, так и выпячивает напоказ!
Месяца два я пребывал в нервном напряжении, вздрагивал, ждал чего-то страшного. Потом малость отпустило. Во-первых, уволившийся Гурген исчез из виду и перестал мелькать перед глазами. А с глаз долой — из сердца вон.
Во-вторых, бояться стало некогда. Новый замответсек и впрямь оказался стихийным бедствием. В цехе его иначе как Чудо-в-перьях не звали. Мало того, что не смыслил ни в чём ни бельмеса, — ещё и норовил поучать. Правда со мной у него этот номер не прошёл.
— Ты почему всё время берёшь вину на себя? — шипел он. — Ты понимаешь, что бросаешь тень на секретариат?
— Да хоть на плетень! — нагло отвечал я ему.
И вообще не слишком с ним церемонился.
В-третьих, отвлекли события общесоюзного масштаба. Таинственный Горбачёв оказался весьма неожиданным правителем: вздумал бороться с пьянством, проказник.