— Боже мой, бож-же мой… — простонала она. — Как вы думаете, что с нами теперь будет?
Обычно я на подобные причитания отвечал:
— Ну что вы, ей-богу, волнуетесь! В крайнем случае расстреляют.
Но тут во мне проснулось милосердие.
— Ничего с вами не будет, — заверил я. — Максимум — выговор объявят…
Насколько мне было известно, через семь лет она по-прежнему будет работать в должности старшего корректора.
Вы вправе задать вопрос: а откуда мне всё это было тогда известно?
Вот о том-то я и собираюсь рассказать. Подробно. Обстоятельно. Как на духу.
Глава 1. КРОМЕШНЫЙ ДИЗЕЛЬПАНК
Пневмопочту нам ладили неразговорчивые молодые люди из Прибалтики. Настолько неразговорчивые, что мы их в конце концов даже замечать перестали. Ну копошится кто-то под потолком на дюралевой стремянке, чем-то там побрякивает — ну и бог с ним, пусть себе копошится.
Готически мрачные коридоры старого здания Дома Печати потихоньку обрастали тусклыми светлыми трубами толщиной с бицепс интеллигента. Оцинкованная жестяная кишка одиноко тянулась в вышине, иногда раздваивалась, а иногда, заложив вираж, ныряла в кирпичную кладку. Один отросток проник в наборный цех, где и упёрся в крепкий фанерный ящик, предназначенный, по слухам, для приёма патронов.
Временами вся эта механика оживала: фыркала, дёргала суставами, издавала неприличные звуки, вызывая язвительные замечания метранпажей. С пневмопочтой прибалты возились второй год, и мало кто верил, что её когда-нибудь доведут до ума.
Впрочем, однажды я застал в коридоре дежурного, сошедшего с десятого этажа по мою душу («Где, трах-тарарах, оттиск первой полосы?»), но отвлёкшегося, видать, на лязганье свыше. Запрокинув лицо, высокий гость задумчиво созерцал только что клацнувшую «стрелку».
— Всё-таки как-то это у них не продумано, — посетовал он, заметив моё присутствие. — Маловат диаметр. «Мерзавчик» — и тот не поместится…
— Говорят, патроны будут герметичные, — утешил я.
— И что?
— Н-ну… можно водку прямо в патрон наливать.
Он покосился с сомнением, помычал и ничего не ответил. Понятно, что до такого кощунства (водку в патрон пневмопочты) мог додуматься только непьющий человек. А я тогда, повторяю, считался непьющим.
Не припомню другого случая, чтобы кто-то выразил убеждённость, будто почта рано или поздно заработает.
Она заработала.
Потрясены были все: от секретариата до корректорской, не говоря уже о наборном цехе. Но как-то мы это, знаете, по-другому себе представляли. Читаешь, допустим, в переводном романе: «раздалось негромкое шипение — и в нишу беззвучно выкатился патрон пневмопочты».
Так вот.
Сижу за своим письменным столом лицом к наборному цеху, затылком к стеночке, размечаю заголовки — и слышится у меня за спиной некое побулькивание и бормотание. Пока ещё отдалённое, невнятное. Но с каждой секундой оно крепнет, ширится, нарастает, уподобляется рёву падающего ядра — и голова моя невольно уходит в плечи. Наконец, вырвавшись из трубы, пластиковый цилиндр влетает в гулкую фанерную ёмкость.
Вообразили грохот? Нет, конечно, на внутреннюю стенку ящика изначально был прилеплен кружочек поролона, призванный смягчать удар, но, во-первых, ни черта он не смягчал, а во-вторых, оторвался на второй день.
Опять же следует учесть, что в наборном цехе обитал пролетариат, неприхотливый и выносливый, а каково приходилось интеллигенции! Корректорши на первых порах ахали, вскакивали, пили корвалол, только что без чувств не падали.
Недели две гнездилась в душах горькая тоска о тех днях, когда мы жили в тишине и покое. Потом привыкли. А тут ещё вернулся из отпуска ни о чём не подозревающий Гурген. В смысле — не подозревающий о том, что почта уже работает.
Какой-то добрый человек звякнул мне в наборный, и я, страшась опоздать, поспешил на десятый этаж. Успел. Гурген Бейбутович сидел, развалясь, за рабочим своим столом, пересказывал с плотоядной ухмылкой отпускные приключения, а над плечом его маячил привинченный к стене приёмный ящик пневмопочты. Секретариат был полон. Все, кто мог, сошлись послушать Гургена. Они внимали каждому его слову — и ждали, ждали… Наконец — вот оно, заветное побулькивание и бормотание. Ширится, нарастает. Где-то запущен патрон и идёт он — никаких сомнений! — прямиком в секретариат. Гурген прерывает рассказ, вслушивается, крутит головой, затем тревожно оглядывает исполненные понимания лица.
Они безупречны.
Побулькивание тем временем переходит в клокотанье, затем в хриплый вой. Гурген вскакивает, а в следующий миг раздаётся апокалиптический грохот. Почта пришла. Все вздыхают и, ободряюще потрепав по плечику столбенеющего отпускника, с тихими улыбками расходятся по рабочим местам.