На этом аудиенция закончилась. Сашина мама попрощалась и упорхнула, как её и не было.
Работяга привстал:
- Это шо, твоя мать?!
- Ну да.
- Это ж сколько ж ей лет?
- Девяносто два.
- Еба-ать!
- Да, мамаша у меня - что надо! Всю жизнь проплавала в ЧМП. А в войну её девкой угнали в Германию. Сначала в концлагерь, но ненадолго. Потом забрали в Берлин гувернанткой в немецкую семью, - Саша закашлялся.
- Н-да! Восхищаюсь такими людьми!
Заугукал Юра.
- Не реви, вампир, мля. Вон несут уже твою кровушку.
Медбрат Женя занёс штатив и полиэтиленовую прозрачную грелку с кровью. После переливания температура у Юры упала, и он первый раз за день вышел в туалет. Однако вернулся с тем же, с чем и ушёл. Зайдя в палату, он грустно промямлил:
- Гальюн закрыт на швабру. Оба унитаза забились. - И покорный судьбе, тихо опустился на свою койку.
На третий день моего заключения работягу должны были выписывать. После завтрака он прибежал из рентген-кабинета, поднял руки вверх и крикнул: "Победа"! Было девять утра. Он быстро оделся, собрал вещи и стал ждать выписки. Однако еврейская больница цепко держала его в своих объятиях.
- Баля, да шо ж это такое, - злился почти здоровый дед Юра. - Шо ж это за хуйня такая? Уже час дня, а эти бляди и в хуй себе не дуют! Подхожу к доктору, говорю, где выписка-то? А он - та всё уже готово, только печать ляпнуть. Ебать, так ляпни уже эту печать! Сил уже нет ждать! Час дня уже!
По коридору в сторону сортира, вяло передвигая ноги, прошаркали два усталых сантехника. Один обречённо нёс на плече бухту стального троса для прочистки канализации.
- Помню, в армии, в Германии - оживился работяга, - у нас забилось одно очко в параше, и меня послали его чистить. Я взял ломик, ёбнул им два-три раза, и всё говно ушло. Тут вдруг с нижнего этажа прибегает дневальный с расширенными зрачками и орёт, шо тут, мол, за хуйня происходит. Оказывается, я своей железкой пробил трубу, а они у немцев пластмассовые уже тогда были, и всем этим ливером окатило ротного, сидевшего подо мной на толчке.
В палату пожаловал пузатый смуглый мужичок. Поздоровался, разделся, лёг на свободные нары и закатал рукав. Зашла сестричка со штативом, быстренько засадила ему капельницу и ушла.
- Эй, мужик, ты шо - болгарин?
- Не, цыган.
- А-а. То-то я смотрю - загорелый такой. Слышь, а ты Зою знаешь?
- Какую Зою, - цыган немного повернул голову к работяге.
- Та училась со мной в школе на Льва Толстого Зоя - цыганка.
- Может и знаю. Я много кого знаю.
- Господа офицеры! - Саша появился в проеме двери. - Поздравьте меня: из холодильника спиздили мои сосиски!
- Какая прелесть-с!
- И у меня украли две сардельки, - пошевелился Юра.
- А они у вас там по правилам хранились, - поинтересовался цыган.
- Ну я ж не сегодняшний, - обиделся Александр. - всё как положено: в кульке с бумажкой - фамилия, номер палаты и число. Вот сука, найду крысу, засуну ему эти сосиски в жопу, а потом вытащу и заставлю отобедать!
Армянскому долгожителю полегчало. Он уже мог самостоятельно сидеть на своём ложе. Горец приподымался, спускал ноги с кровати и так, нахохлившись, сидел по полдня лицом в стену, спиной ко всем. Как обиженный какаду на жёрдочке. Думаю, сидя ему было легче дышать.
- А я за два года четвёртый раз в больнице лежу, - закинув руки за голову, похвастался работяга. - Больше всего мне понравилось в десятой на Малиновского.
Саша приподнялся, отхаркался, снова лёг и спросил у Вселенной:
- Шо-то я не пойму, брать мне на завтра какие-то лекарства, не брать? Какие?
- Та бери такие же, как сегодня. Здесь у всех всё всегда одинаковое. Какие взял в первый день, такие и будут тебе ебошить аж до самого дембеля.
Ближе к вечеру работягу таки отпустили, цыган тоже откапался и свалил, а соседнюю мужскую палату начали расселять. Дело в том, что женского полку в отделении прибыло, их некуда было уже укладывать, поэтому им освободили седьмую. Ну и чахоточные со своими чашками, туалетными бумагами и полотенцами скорбно потянулись в нашу шестую и смежную пятую.
В числе переселенцев к нам угодила цыганская чета. Собственно, нездоровилось мужу, а жена была просто при нём. Она договаривалась с доктором, стелила кровать, бегала за лекарствами, приносила еду, мыла посуду, звала медсестру, когда надо и т.д. А он болел в своё удовольствие, как бы не отвлекаясь на все эти досадные бытовые мелочи. Ночью они спали валетом. Он на двух красиво расшитых подушках, под цветастым пледом; у неё под головой было свёрнутое пальто.