— Вы приходитесь Людмиле Николаевне Бондарёвой сыном?
Разум затуманивается, уши закладывает до противного писка. Мужчина меняет руку, которой держит гаджет, и вытирает вспотевшую ладонь о штаны. Его пальцы подрагивают.
— Андрей Павлович?
— Да… Да, я её сын. Где- Андрюша глотает слюну и прочищает горло — хочется пить, — Что с моей мамой?
— Авария на Сиреневом бульваре. Андрей Павлович, Ваша мать в реанимации.
Резкий приступ слабости подкашивает колени младшего редактора, а он сам грузно опускается на скамейку.
— Что? — шепчет еле слышно; одновременное закрытие дверей вагонов звучит чересчур громко, чуть ли не оглушительно, заставляя вздрогнуть.
— Внутреннее кровоизлияние… — продолжает говорить медик, но средство связи выскальзывает из руки Андрюши.
И он открывает глаза.
По лбу стекают капельки холодного пота, и мужчина лихорадочно стирает их, ровно садясь на месте. Сердце ощутимо бьёт в груди как бешеное, отдаёт в виски. В ушах привычно орёт Горшенёв.
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Первомайская, — едва разборчиво, сквозь музыку.
Андрюша сглатывает и хочет пить, прямо как в тот день. В день, когда последнее, что он сказал матери, было: «Я очень устал, ма. Не пили меня хотя бы сегодня. Холодильник не горит, я посмотрю его на выходных. Не доставай». В день, когда он встретил Верочку, которая потом шокировала его тем, что поехала с ним в больницу поздним вечером, перед работой. В день, когда Людмила Николаевна умерла в крохотной палате на одного, пропитанной запахом спирта, под пиканье аппарата жизнеобеспечения, так и не услышав извинений сына и новости о том, что тот, наконец, идёт на свидание, пусть и такое своеобразное. И с того дня прошло уже шесть лет, а Андрюша продолжает иногда видеть сон о нём, когда засыпает в метро.
Он выдёргивает наушники и складывает в коробочку — беспроводные удобные, их не надо распутывать, но вот когда один из них перестаёт заряжаться, тогда начинается настоящая нервотрёпка. Наверное, надо будет купить накладные. Верочка советует ему это каждый раз, когда тот ругается на свои и грозится пальцем, склонившись над столом.
Бывший младший и нынешний выпускающий редактор достаёт из внутреннего кармана пальто, что ему подарила жена на День Рождения, маленькую бутылку воды, нетерпеливо открывает её и выпивает всё до дна. Затем берёт в руки смартфон и заходит в сообщения. Пальцы промахиваются, но, благо, т9 всё исправляет.
«Моя следующая. Забегу в магазин и домой. Люблю тебя».
Он отправляет это на номер матери, который давно уже недоступен. На экране опять появляется красный восклицательный знак рядом с текстом. Однако, Андрюша не перестаёт писать ей. Ежедневно, по нескольку раз, об интересных новостях и рутинных вещах. Вина до сих пор болезненно покалывает в груди вместе с тоской.
Теперь мужчина не лжёт, даже если правда горька. Теперь он делает то, что хочет, вдохновляет и мотивирует других. Теперь при прощании он целует Верочку, треплет по голове двухлетнего сынишку Мишу, обнимает друзей и пожимает руки коллегам, прося их быть осторожными и выражая надежду на то, что они скоро увидятся.
Андрюша пишет Верочке то же самое, глубоко и звучно вздыхает и осматривается по сторонам, почёсывая отросшую бороду. Вместо короткостриженого парнишки в камуфляже и его возлюбленной он видит пару с ребёнком в коляске. Вместо старушки с колли — грустную женщину с пустым поводком и ошейником в руках. Вместо мальчика — подростка с книгой. Вместо музыкантов — рекламу о первом концерте новой группы. А вместо Веры — пустующее место, ведь сейчас она у них дома, на Щёлковской, ждёт его вместе с Мишей, чтобы всей семьёй приготовить ужин и посмотреть вторую часть «Холодного сердца» — ради этого пришлось отпроситься с работы пораньше.
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Щёлковская. Конечная.
Андрюша застёгивает пальто и готовится выходить. Сегодня на улице дождь.