ВСТРЕЧА НА МАЛЕНКОВКЕ
Квартира на Маленковке, железнодорожной платформе, первой или второй после отправления с Ярославского вокзала, была обычной московской квартирой в обычном блочном доме обычных брежневских застроек. В ней было две комнаты, крошечная кухня и узкая ванная комната с унитазом, как тогда говорили «совмещенный санузел». На седьмом этаже, с окнами на таксомоторный парк. Такое соседство было особенно ценно, поскольку у таксистов ночью всегда можно купить водки. Владение своей отдельной квартирой придавало Олегу особый статус. Сейчас такое жилище иначе как совковой конурой не назовешь, но тогда она была предметом гордости и решающим аргументом для развития знакомств с девушками. Именно там, в этой брежневке, и начались мои отношения с Ларой. Но это произошло несколько недель спустя, когда мы вновь, на первый взгляд, случайно оказались там все вместе. Вечер только начинался, и пока было непонятно, что делать дальше: пойти гулять и, купив вина, вернуться обратно или пройтись до кино-клуба в текстильном институте, где собираются на дискотеку. С нами увязался Владик. Он жил в том же подъезде, только двумя этажами выше, и по вечерам часто спускался к Олегу, чтобы за компанию покурить на лестничной клетке. Так и в тот вечер. Он позвонил в дверь и вошел. Странно, но он уже был одет для прогулки по улице, как будто его кто-то успел предупредить, что мы собираемся за вином. Впрочем, тогда я этому не придал значения. В общем-то, было хорошо, что Владик увязался с нами, поскольку у него всегда имелись свободные деньги, он работал в образцовой типографии переплетчиком и брал дополнительные «левые» заказы. Так что при решении финансовых вопросов на него всегда можно было положиться. Но не стоило ему доверять знакомство с девушками. Владик был скромным и застенчивым человеком, с неполным высшим образованием, своей излишней прямотой он мог запросто все испортить. Девушки уходили обиженные прямо из квартиры или вообще могли отказаться знакомиться. Что это был за месяц - конец октября или начало апреля? Я не помню. Лишь помню свинцовое небо и мокрые тротуары. Парни в черных и коричневых куртках: одни с длинными волосами, а другие подстриженные очень коротко, как в армии. Наверно, они мечтали там служить, ведь в армии живут именно по понятиям как заключенные в колонии. С ними стояли их девчонки, они тоже в черных куртках и в джинсах. Полумрак. Фонари. Очередь за билетами на дискотеку. Стоять не хотелось. Хотелось вина. И мы вернулись на Маленковку.
ДНИ ТЕКЛИ ПО ПРЯМОЙ Они начинались тогда в предрассветном сумраке, когда сотни тысяч, а может миллионы людей в почти одинаковых одеждах выходили на работу, и потом тянулись до полумрака вечера, когда люди возвращались. И ничего не менялось. Это было время развитого социализма. У меня не было постоянной работы. Утром не нужно было никуда идти. Оставаясь дома я проводил часы в сонном блуждании из угла в угол, тщетно пытаясь заставить себя заняться делом. И поскольку свободного предпринимательства тогда не существовало, нужно было устраиваться на службу государственную. Такая вот тоска. Ощущение, что захлебываешься от рвотных масс. Нельзя было зарабатывать как бильярдист, как картежник, как лодочник. Однако зарабатывали. Это было время тотальных двойных стандартов. Все были заняты. Но почти все бездельничали. Работа воспринималась как повинность. И прогул без уважительной причины считался почти уголовным преступлением. Так что зависание в неопределенном пространстве преследовалось по закону. Может не стоило задумываться, что в жизни так много фальши, и воспринимать происходящее как нечто само собой разумеющееся. И жить в этом двойном мире. Раздвоиться. Так ведь делали многие. «Не нужно быть чистоплюем, - говорил Олег. – Рисуй Ленинков, если за это платят». И прилагал усилия, чтобы получить заказ на оформление какого-нибудь институтского или фабричного партийного комитета. Пока я работал в редакционно-издательском отделе Сельскохозяйственной выставки, я даже завидовал ему, поскольку в мои обязанностями входило во время являться в офис, а он мог «творить ленинков» когда хотел. Такую свободу трудно переоценить. Я мечтал уйти на «свободные хлеба». И в конце концов, доведенный рутиной до полного отвращения, уволился. Но «свободных хлебов» так и не сыскал, и поэтому вновь принялся устраиваться в какое-нибудь подобное выставочному учреждение. Но все было не так просто. С утра я садился за телефон и обзванивал разные редакции или издательства, узнавая о вакансиях. Выслушивал в очередной раз, что вот сейчас ничего предложить не можем, а вот если вы позвоните через две недели, то, возможно, что-то и появится. Мои поиски были совершенно бесполезным занятием, поскольку я видел, что никому ничего в этой стране было не нужно, я тоже не был нужен. И работа была не нужна. Люди отвернулись от внешнего мира, ушли в себя, замкнулись. Мне казалось, что я вижу только спины, а вместо лиц – затылки. Вот бы тогда взять да и уехать в Америку! Нет, тогда так даже не шутили. День тянулся в нудной маяте до вечера и заканчивался ожесточенной борьбой с самим собой - я пытался закончить статью, очередную статью, которую я намеревался принести в редакцию, чтобы ее опубликовали и тогда у меня будет, что показать чиновникам в отделе кадров. Я садился за машинку и начинал нервно печатать. Но уже пора было ложиться спать. И так, ничего не сделав, я выпивал стакан красного вина и засыпал. Обнадеживая себя, что завтра непременно все гениально завершу. Мне звонили. Какие-то странные люди набирали мой номер и предлагали работу. Приходите на собеседование и принесите своё резюме. Что за иностранное слово такое? Мне послышалось «и принесите еще изюм мне» Да я вам лучше свежих яблок принесу и кураги! А потом позвонила Колька. Она появлялась в моей жизни несколько раз, потом исчезала, видимо, познакомившись с кем-то другим. А потом опять возвращалась, разочарованная, но не теряющая надежд. Колька была невзрачной, тощей и угловатой. С плоской грудью и костлявой задницей. И сразу после знакомства мне захотелось от нее избавиться. Но, так бывает, что девушка, о которой мечтаешь перед сном, оказывается постоянно чем-то занята. А вот другая, которую легко получил, всегда свободна и готова к встрече. И вот Колька позвонила сама, это было, помню, перед обедом и почти сразу спросила, встретимся ли сегодня вечером? С ней было легко общаться. Однако не стоило говорить лишнего. Что другая пропустила бы мимо ушей, могло обидеть Кольку. Она и так комплексовала из-за своей болезненной сухости. Может, поэтому назвала себя Николеттой. И как-то шепеляво подсюсюкивала, особенно заговаривая с кем-то впервые, когда знакомилась. Или когда говорила с тем, кто ей нравился, и чье внимание хотела привлечь. Напрасно утверждать, что ее звали действительно этим французским именем. Видимо, в этом заключался стиль ее понтов – казаться, представляясь другим именем, иностранкой. Нас тогда ведь привлекало все заграничное. У меня, во всяком случае, сразу появилось сомнение. Она придумала эту Николетту. По паспорту она, может, какая-нибудь Галя или Маруся, а может, обычная Ольга или Марина, но все равно говорить, что ты - Николетта гораздо эффектнее. А родители у меня, мол, миланские модельеры или бордоские виноделы. Но в это уже никто никогда не поверит. Только налил себе полную тарелку борща, включил телевизор, - показывали производственно-идеологический сериал «Инженер Прончатов» - раздался телефонный звонок. Это была Николетта. Как жить в таких условиях? Куда деваться? И я решил излишне не любезничать, а просто сказал ей: «А приезжай-ка ты к нам на Маленковку, и вина не забудь прихватить!» И повесив трубку, с удовольствием принялся за обед. Одеваясь перед выходом, размышлял: «Если она возьмет, да и не приедет, то будет хорошо, поскольку нам достанется больше вина. А если же все-таки приедет, то тоже будет хорошо, поскольку возьмет вина, и у нас опять будет больше вина». И дальше уже на улице, вступая по грязному серому снегу и закрываясь от ветра, я повторял: «Не правда ли славно, что кто-то пошел за вином». В результате получилось все наоборот – она приехала и вина не привезла. Это, вп