— Фуражка? Вероятно, где-нибудь у Шипициной, Зенцовой, а может быть, и дальше, — ответил я. — Впрочем, не в фуражке счастье! — и я, торжествуя, показал Мише тайменя.
ОБХОД С ФЛАНГА
Не зря лил дождь двое суток: он вымыл и землю и небо. Никогда я не видел такой яркой зелени на лугах и такой мягкой синевы в небе, как в это утро. Бор благоухал. Мы плыли серединой реки, но и сюда доносился нежный смолистый запах сосны. Над водой радостно реяли стрекозы. Где-то в мочажинке ласково и проникновенно крякала дикая утка, должно быть, собирая своих птенцов. Тишина стояла изумительная.
Показалась деревня Зенцова. Мы причалили к ней, поднялись на берег. Нигде никого. Все на покосе. Поговорили с ребятишками, спросили, не проходили ли здесь четверо парней. Нет, не проходили. Мы успокоились: очевидно, наша глупость и глупость «пешеходов» находились не в прямой арифметической зависимости.
Разнеженные теплом, любуясь чудесным пейзажем, мы плыли дальше. Шиверы кончились давно, течение стало медленнее. Не требовалось ни грести, ни править.
Река сделала несколько поворотов. Левый берег стал повышаться и перешел в массивный хребет, правый же оставался по-прежнему низменным, ровным лугом.
Миша снял рубашку и лег загорать. Я, сидя в корме, дремал.
Внезапно в эту гармонию тишины и покоя ворвалось что-то чуждое. Так бывает в оркестре: тихо-тихо ведут мелодию скрипки, звуки сливаются, тают, будто шелестят осенние листья и шуршит под волной прибрежный песок, и вдруг ударит нервной дрожью барабан; ударит и стихнет, снова ударит, прокатится глухим рокотом; и вскрикнет испуганно скрипка, и тревожно заговорят виолончели, и медным басом вступит труба.
Сначала отрывисто, изредка, то усиливаясь, то затихая, потом беспрерывно и все нарастая, до нас стал доноситься глухой шум.
— Что это такое? — поднял голову Миша. — Ветер не ветер…
— Нет, конечно, — прислушиваясь, сказал я, — это не ветер…
Шум не был похож ни на ровное журчание шиверы, ни на бешеный грохот бури. Слышались глухие ритмичные удары, потом звон рассыпающейся волны, тяжкий вздох и долго не стихающий строптивый ропот…
— Так, будто кто под водой скалу долбит, роет, — сказал Миша.
— Да. Роет, — как эхо повторил я.
Впереди, примерно в километре, запрыгали белки, словно навстречу нам двигался ураган и гнал перед собой волны. Но небо по-прежнему было безоблачным, и ни малейшего дуновения ветерка к нам не доносилось.
— Неужели порог?
— Пожалуй, что так. А на карте нет. Ну, что будем делать?
— Надо посмотреть.
Мы причалили к правому берегу. Миша остался в лодке, а я пошел осматривать порог.
Подойти к нему вплотную мне не удалось. Держалась еще довольно-таки высокая вода, и теперь, как раз от изголовья порога, прямо по зеленому лугу, отходила узенькая протока, но явно достаточная, чтобы проплыть лодке. Не веря такой удаче, я пошел вдоль протоки. Она кончилась именно там, где кончался порог.
Обрадованный, я погрозил кулаком порогу: «Что, взял, а? Взял?»
Неподалеку, на лугу, двое мужчин готовили колья и жерди — огораживать сено. Я подошел к ним:
— Здравствуйте!
— Здравствуй, молодец!
— Вам не надо помочь?
— Спасибо. Кончаем уже. Поздно пришел.
— Вижу: спешите вы очень, — сказал я, обдумывая, как бы мне повернуть разговор в нужном направлении и в то же время так, чтобы собеседники мои не догадались о той тревоге, какую в нас вселил порог.
— Спешим? А как же? На этом лугу косить кончили, вся бригада на тот берег переправилась, а нас, вот, огораживать зароды оставили. С зенцовским колхозом соревнуемся — каждый час на счету.
— В Зенцову мы заезжали, — заметил я. — В деревне нет никого, тоже все на покосе.
— Крепкий колхоз. Да только насчет сеноуборки-то мы с ними еще потягаемся. На прошлой неделе мы на семьсот центнеров шли впереди. Так-то. А ты далеко ли путь держишь?
— Да так, по реке плывем из города вдвоем с товарищем, — сказал я уклончиво. — Сто раз уже проплывали через всякие пороги, надумали посмотреть на этот. Как его называют?
— «Днепровским» зовут. Еще — «Билихтуйским».
— Сильный порог, — сказал я равнодушно.
— Да нет, не очень, «Крутой» будет посильнее.
— Как? «Крутой»? А разве здесь еще есть пороги?
— Хоть отбавляй! Вот километров через шесть будет «Верендинский», по-другому — «Широкий», а за ним — «Крутой».
— Вот как! Сразу два еще? Так вы говорите, «Широкий» не сильный порог?
— Не-ет! В такую воду по нему хоть боком катись. Держись только ближе к левому берегу — и никакая гайка, пройдешь и не заметишь.