— Значит, ближе к левому берегу?
— Ну да, к левому…
— А если нечаянно угадаешь ближе к правому? Очень опасно?
— Да ничего и к правому. К правому, пожалуй, даже еще и лучше.
— А чем лучше?
— Да ничем. Все равно. Плывите лучше левым.
— Значит, правым никак нельзя?
— Почему? Ежели левым не поплывете, так плывите правым. Правым спокойнее. У нас колхозники любым берегом плавают. А перевернуть везде может.
Поблагодарив за точные указания, я распрощался.
Через полчаса мы были уже ниже порога «Днепровского», а еще немного спустя миновали и поселок Широкий — деревушку в четыре двора. Плыли самой серединой реки и действительно порога не заметили…
— А что, — сказал я самодовольно, — правда ведь, начало неплохое? Два порога в один день и без всяких неприятностей. Честное слово, даже немного обидно…
— Это нам большая вода помогла, — поддержал Миша. — Оказывается, большая вода — не всегда помеха. «Днепровский» порог мы обошли с фланга, а «Широкий», — смотри, как удачно — взяли прямо в лоб.
— А вообще-то говоря, и всегда не так страшен черт, как его малюют. Вот хотя бы, к примеру, сегодняшние пороги…
Но тут до нас донесся уже знакомый нам гул, только, по крайней мере, вдвое сильнее. Физиономии наши вытянулись:
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
ОТ «ШИРОКОГО» ДО «КРУТОГО» — ОДИН ШАГ
Вода опять прибывала. Сверху, из-за поворота, то дело выплывали бревна, выворотни, кусты. С огромной скоростью они приближались к изголовью порога, несколько мгновений плавно покачивались на первых валах, будто не решаясь окунуться в пучину, а потом скатывались вниз и кружились в бешеной пляске. Иногда они с трудом уходили под вал и надолго исчезали из вида и только где-нибудь ниже всплывали на поверхность, разбрасывая вокруг себя клочья пены. Порог шумел и гудел в камнях с такой силой, что мы, стоя рядом, должны были кричать друг другу.
— Ну, как? — толкнул меня Миша.
— А кто ж его знает, как! — развел я руками.
— Не проедешь…
— … и не пройдешь.
Камни верхнего залавка — поперечной гряды, перегородившей реку от одного берега до другого, — были скрыты глубоко под водой, оттого и волны здесь поднимались особенно высокие и крутые, завитые на гребне белыми барашками. Нижний залавок был мелководным. Камни, как зубья перевернутой бороны, торчали из реки, перемешивая ее в сплошную пенистую массу. В пороге не было «ворот» — спокойной полосы течения. Куда ни поплыви — обязательно ткнешься в камни. И хуже всего, что вода затопила кустарник. Даже подойти близко к реке стало нельзя. А левый берег — утес, метров пятьдесят вышиной.
— Так, как: «лучше к левому берегу»?
— «Да все равно: можно и к правому. К правому даже лучше».
— Ну, а что же все-таки делать?
Вариантов напрашивалось бесконечно много. Можно «сидеть у моря и ждать погоды», ждать, когда сбудет вода. Можно поплыть «ближе к левому берегу, а еще лучше — к правому». Можно перетащить и багаж и лодку волоком по сухому берегу. Можно…
Первый вариант возвращал нас вновь к урокам арифметики, к исчислению крейсерской и среднесуточной скорости; второй вариант мог оказаться вообще последним для нас вариантом; осуществить третий вариант мешали густые заросли и бурелом, на расчистку которых потребовалось бы очень много времени. Порог-то растянулся километра на полтора! Остальные варианты относились к области чистой фантастики.
Мы вернулись к лодке. Сторожок, воткнутый на берегу, показывал подъем воды на восемьдесят с лишком сантиметров. Это менее чем за час! А день близился к вечеру. Надо было решать.
— Ну, поехали, — сказал я, не двигаясь с места.
— Поехали, — ответил Миша, ковыряя сучком муравейник.
Я взял другой сучок и стал ему помогать. Это занятие нас увлекло, но когда на месте муравьиной кучи обнажилась земля, изрезанная ходами насекомых, наш разговор возобновился.
— Поехали, — сказал Миша.
— Поехали, — ответил я, отыскивая глазами другой муравейник.
И мы снова принялись за свою разрушительную работу.
— А не расшибет в камнях? — отбрасывая сучок в сторону, высказал сомнение Миша.
— Вряд ли. Скорей всего просто водой захлестнет.
— Что-то не хочется…
— Представь себе: и мне — тоже.
— Тогда давай будем думать.
И мы, расковыряв еще два муравейника, придумали.
Привязали к носу лодки бечеву, я сел в корму, а Миша остался на берегу и стал постепенно разматывать бечеву так, как это делают, когда запускают бумажного змея. Я, медленно сплывая по течению, отталкивал лодку веслом от камней. Когда бечева кончалась, Миша кричал: «Все!», я подтягивался к берегу, хватаясь за кусты руками, и, закрепившись, в свою очередь орал: «Иди!» Миша бросал бечеву прямо в воду, я выбирал ее в лодку, там сматывал в кольца, выкидывал конец на берег — и все начиналось сначала.