Посреди реки поднимался шапкой невысокий гранитный остров. Игрою волн на его вершину забросило громадное дерево, вырванное с корнями ураганом. Сучья воткнулись в трещины между камней, а ствол течением завернуло поперек стремнины. Под напором воды он раскачивался, как гибкая жердинка, и когда, спружинив, распрямлялся, так гулко хлопал по воде, будто стреляло тяжелое орудие. Брызги сплошной завесой висели над островом. Играла нежная многоцветная радуга.
А дальше виднелся опять поворот, и волны стремительно убегали к нему… Только там был конец порога!
Долго сидел я, раздумывая. Нет, держась левого берега, плыть невозможно. Залавкам здесь не было числа и все они складывались из широких и плоских камней, едва скрытых водой. Замаскированный враг — хуже открытого.
Правый берег отсюда казался более удобным. Виднелся большой затон. Но зато в самом изголовье порога в реку уперся высокий гранитный бык. Под ним клубились косматые волны, и миновать его можно было двояко: или проплыть на ура, или перетащить лодку поверху через утес.
Решив сократить путь, я пошел обратно не берегом, следуя извилинам реки, а напрямую, через бор. Вскоре я забрался в широкий лог. Куда ни обращался мой взгляд, везде громоздились бесконечные груды камней всех комбинаций и размеров. Огромные глыбы гранита поросли серыми лишайниками, и только кой-где в расселинах пробивались чахлые сосенки, и то большинство из них торчало сухостойником.
Я прыгал с камня на камень, иногда срывался и стремглав летел вниз, в щель, рискуя сломать себе шею; иногда становился перед такой «Китайской стеной», что вынужден был отступать и искать обход. Я смертельно устал, и смертельно хотелось есть, а конца этой мертвой долине не предвиделось.
Выбрав камень поглаже и поудобнее, я прилег на нем отдохнуть. От долгого прыганья по камням у меня ныли ноги. Я лежал и не мог набраться решимости встать и пойти дальше. Не то лень, не то дрема сковала меня.
Сбоку послышался легкий шорох. Затих. Опять повторился.
«Мышонок, верно», — возникает ленивая мысль, и дрема меня одолевает сильнее.
Я знаю, что человеку, разгоряченному ходьбой, спать на холодном камне опасно, можно простудиться. Хочу встать, но никак не найду тот мускул, который должен меня приподнять.
Шелест опять повторился. Еще ближе ко мне. Наконец, я повернул голову и… сразу подскочил на полметра. В двух шагах, свернувшись в кольцо и вытянув вверх голову, на камне застыла серая змея. Ее злые глазки пристально смотрели на меня.
Это было так неожиданно, что я и не подумал пришибить ее, а пустился наутек. Зато усталость как рукой сняло, и я быстро добрался до лодки.
Миша, не спросив меня ни о чем и сам не сказав ни единого слова, протянул клочок замытой дождями газеты. Я повертел ее и ничего не понял.
— Насыпать соли?
Миша сокрушенно покачал головой.
— Эх ты, следопыт! — сказал он. — Приглядись хорошенько, что это за газета. А я добавлю только, что нашел ее вон под тем кустом.
Я прочитал обрывок и с одной и с другой стороны: какая-то заметка о ходе ремонта комбайнов и спортивная хроника.
— Ну и что? — спросил торжествующе Миша.
— Да как тебе сказать. Ну, всыпали какому-то «Локомотиву» здорово, четыре гола заколотили ему — такой вратарь стоял, мячи пропускал.
— И все?
— Нет, не все. Комбайны для колхоза «Новый путь» ремонтируются плохо.
— И все?
— Да, в основном все. Тут и читать больше нечего.
— А какая это газета, как ты думаешь?
Я взглянул еще раз на пожелтевший листок, и тревожная догадка мелькнула у меня в голове.
— «Красноярский рабочий»?
— Определенно!
— Почему ты в этом уверен?
— А вот, читай это место: «… схватка становится все жарче. Вот левый инсайд передает мяч к центру. Оттуда он мчится, как судьба, прямо к воротам «Локомотива». Удар — и мяч в сетке. Зрители шумно аплодируют и облегченно вздыхают. От Енисея потянул легкий ветерок; стало немного прохладнее…» Ну, где еще, по-твоему, есть Енисей? А теперь ты припоминаешь, когда сборная влепила «Локомотиву» четыре гола?