Комитет по делам шести единодушно утвердил это решение.
НАЧАЛО ПУТИ
В последних числах июня мы тронулись в путь. Шумно и весело проехали все вместе до Тайшета, а там, высадив четверых «пешеходов», остались вдвоем. Стало сразу немножко грустно. Миша высказал сомнение:
— А не зря ли мы разделились?
— Ах, батюшки! (Я никогда и ни в чем не соглашался сразу.) Меньше чем на неделю расстались — и уже готово, испугался! Ах, ах!
— И вовсе я не испугался, — внушительно ответил Миша. — Ты мне не дал закончить мысль. Я хотел сказать: не зря ли мы разделились в Тайшете? Надо было лучше им ехать до Нижнеудинска, а нам с тобой сойти еще раньше, в Канске, и оттуда пройти пешком до Костиной.
— Тогда хорошо, что ты не закончил свою мысль, — пожал плечами я, — глупее этого придумать ничего нельзя. Из Канска идти пешком! Это же добрых триста километров. Еще вопрос, как наши ребята дойдут от Тайшета.
Желая сделать путешествие как можно более романтичным, мы соответственно этому готовили дорожные запасы. Совершенно отказались от таких предметов роскоши, как палатка, третья пара белья, ножницы, бинты, мыло, и ограничились лишь самым необходимым: соломенными шляпами, подзорной трубой, тремя биноклями, компасом, корицей, перцем и фотоаппаратом (увы! — как потом оказалось, без пластинок и кассет).
Мукой и хлебом нам следовало запастись в Нижнеудинске, масло и молоко покупать в четырнадцати селах, расположенных на длинном нашем пути, а мясо и рыбу надежно гарантировали восемь сетей, сто крючков, два ружья и двадцать килограммов дроби с соответствующим количеством пороха и пистонов.
Человеколюбия ради мы «пешеходов» отправили налегке и весь багаж взяли с собой.
Громыхая на стрелках, поезд проскользнул мимо закоптелого депо и подкатил к станции. Небольшое, окрашенное в серый цвет деревянное здание вокзала. Это и есть Нижнеудинск. Тот самый, где в годы гражданской войны, преследуемый Красной Армией, был пойман палач Сибири Колчак. Отсюда он был доставлен в Иркутск и там расстрелян.
Изнывая от июньской жары и тяжести поклажи, мы побрели в город мимо высокой песочной горки, похожей на подмытый морским прибоем большой остров, разделивший застроенные части пристанционного поселка на два широких пролива, и скоро добрались до заезжего дома.
Как и подобает знатным путешественникам, мы потребовали себе отдельный номер. Нам отвели комнату с шестью кроватями. Получилось немного накладно, но отступать было нельзя, дабы не уронить своего авторитета. Выспавшись (постарались использовать подушки со всех шести кроватей), мы пошли осматривать город.
Так вот она, красавица Уда, по которой нам предстоит проплыть многие сотни километров! Через реку перекинут чудный, прямо столичный, мост. Широкий, добротный, на крепких белых каменных быках.
Правый берег Уды высок и обрывист. Мало-помалу берег подмывается и обваливается, и кое-где углы домов уже почти повисли над обрывом.
В верхнем конце Нижнеудинск вплотную прижался к Вознесенской горе. Склон этой горы, обращенный к городу, очень крут и порос густым сосняком, а со стороны реки — это утес. В полдень, когда солнце обливает его прямыми лучами, он кажется еще более высоким и совершенно неприступным. Но тем не менее, как и на всяком утесе, трудно и здесь найти место, чтобы поставить — куда там фамилию! — даже свои инициалы.
Говорят, что железную дорогу намечено было вести не тем гиблым болотом, где стоит вокзал, а именно здесь, по высокому правому берегу, в обход Вознесенской горы. Но был в те поры городским головой человек, должно быть, без головы. Испугался, что дымом, мазутом железная дорога запоганит город, что вместе с благородным чиновничеством, дородным купечеством и сонным обывателем поселится здесь мастеровой народ, — и отказал в отводе участка под вокзальные постройки, под полотно железной дороги. Вот и прошла она по болоту.
Вознесенская гора так близко прижалась к реке, что пешком пройти здесь по берегу можно, а проехать на лошади — особенно в большую воду — нельзя. С юга подходит проселок, дорога идет прямо к горе и — стоп! — в виду самого города отгибается вправо и начинает томительный двенадцатикилометровый объезд под Мольтой — продолжением Вознесенской горы. Дорога под Мольтой напоминает размытое кладбище, не хватает только скелетов, а надгробных плит — плоских камней, упавших с вершины горы, — сколько угодно. В Мольте есть даже пещеры. Правда, они больше похожи на русские печи, чем на пещеры; и небольшие, и закопченные. Однако находятся любители ночевать в таких пещерах, согнувшись в три погибели на жестком и холодном камне. Все своды испещрены надписями. Об одной из пещер бытует предание: там в 70—80-х годах прошлого столетия жил знаменитый разбойник Паклин, который в таком страхе держал всю округу, что к нему на поклон ходил даже сам исправник. Теперь же в пещерах вместо разбойников обитают только маленькие серые змеи.