— Нарвем руками.
Пока мы рвали траву (а надо сказать, что это довольно скучное занятие) и ладили односкатный балаган, надвинулся вечер и, к нашему удовольствию, дождь перестал.
Пользуясь этим, мы распалили огромный костер, просушили одежду, прожгли одеяло, сварили ужин и, счастливые удачной постройкой, залегли в теплую, сухую постель. После вчерашней беспокойной ночи нам так крепко спалось… Мне снилось, что я на удочку поймал огромного тайменя и никак не могу вытащить его из воды. Он бьется, вертится, того и гляди оборвет леску и уйдет. Наконец я подтащил его к самому берегу, наклонился, чтобы подхватить под жабры, но таймень так ударил хвостом по воде, что окатил меня с головы до ног…
Я проснулся. Было темно. Мерно шумел дождь в кустах и столь же методично поливал нас сквозь кровлю балагана, как огородник гряды из лейки.
— Садись. Так лучше, — убежденно сказал Миша, позевывая и кутаясь в мокрое одеяло.
— Чем же лучше?
— А ты попробуй.
И верно: сидеть в луже оказалось гораздо приятнее, чем лежать. А дождь становился все гуще и гуще, и крупнее, и скоро перешел в ливень. Балаган сдал окончательно. Сверху нас обливало буквально сплошной струей, но этого мало — потоки воды и размытой глины теперь устремились еще и с косогора, журча подобрались к постели и унесли мои штаны (утром я их нашел в кустах).
На той стороне реки тяжело грохотали камни. Подмытые водой, они срывались с вершины горы; сперва медленно, с легким шелестом, затем, ускоряя бег, подпрыгивая, сокрушая все на своем пути, со страшным треском неслись вниз и шумно падали в воду. Так прошла вторая экзотическая ночь.
К обеду подул ветер, сорвал туманный покров с гор, разметал обрывки облаков — и снова засияло ласковое летнее солнце.
Впрочем, мы теперь не радовались и солнцу. Балаган, хороший балаган, коли не взяли с собой палатку, — единственное, что могло нам создать веселое настроение.
— Как тебе кажется, Сережа, — медленно проговорил Миша, — если на тридцати километрах пути нас вымочило дважды, то сколько раз вымочит на тысяче километров?
— Шестьдесят шесть с половиной раз, — моментально высчитал я. — Моя кожа не выдержит этого, расползется.
— Надо сделать балаган. Походный балаган. Разборный, но крепкий, вполне заменяющий собою палатку.
— Да, но из чего его сделаешь?
Мы задумались. Вдруг Миша поднял руку и указал на противоположный берег: береста. Понятно!
Я мигом перемахнул на лодке через реку — Миша остался сушить намокшие вещи, — влез на хребет, где рос гладкий, чистый березняк, и отодрал восемь огромных берестин.
Однако спуститься вниз оказалось нелегким делом; крутизна склона достигала, наверное, шестидесяти градусов, земля от дождя раскисла и оползала под ногами; сзади напирала береста и, в довершение всего, — то справа, то слева, обгоняя меня, — нет-нет да и срывались камни, увлекая за собой валежник и вырванные с корнем кусты.
Внизу меня поразил вид реки. У берега, как раньше, вода была кристально чистой, а посредине протянулась загадочная молочная полоса. Переплывая в лодке через эту полосу, я даже почерпнул пригоршню воды из нее и попробовал на вкус: нет, вода как вода. Что такое? А выйдя на берег, подозрительно к нему присмотрелся: коль здесь молочная река, так не кисельные ли и берега?
Вытащив лодку на камешник, насколько у меня хватило сил, я поволок бересту к балагану. Но не сделал и половины пути, как услышал испуганный возглас Миши:
— Ты что же это лодку бросил?
Я оглянулся и обмер: лодка, плавно раскачиваясь, плыла вдоль берега. День чудес!
Нет, оказывается, просто прибывала вода.
Сибирские реки — горные реки. Сжатые хребтами, они текут в узком русле, поэтому после сильного ливня или во время таяния коренных горных льдов и снегов вода стремительно, валом подымается кверху, держится на наивысшем уровне несколько дней и столь же стремительно спадает. Мы рассуждали: дойдет она или не дойдет до нашего балагана? На всякий случай решили вытаскать багаж наверх. Наши сомнения рассеялись быстро: через полчаса вода смыла балаган. Едва успели мы спасти бересту…
А посредине реки с головокружительной скоростью беспрерывной лентой неслись бревна, кусты, коряги, щепки. Вода пенилась, шумела и яростно хлестала в берега. Пускаться в путь в такую воду нельзя. Опасно. Плавник движется сплошь, местами сгущаясь до того, что, кажется, ловкий человек мог бы перебежать по нему, как по мосту, на другую сторону реки. Угодишь в такую оказию — подденет снизу каким-нибудь сучком или корнем плавучая коряга и перевернет лодку.
— А ребята теперь в Костиной ждут нас не дождутся!