Судя по выражению его лица, мне нужно было не только сейчас же прочитать это руководство, но и выучить его наизусть тут же.
Вторым был грустный небритый человек, который сидел за письменным столом и дымил папиросой. Прямо перед ним стояла консервная банка, полная окурков, чайник, большая чашка с цветочками и табличка «Топлива нет». По всему столу валялись шашечки домино. На стене за его спиной висел телефон.
Я подошёл. Он поднял голову, и глаза его полезли на лоб.
– Ты?
– Я!
– Не может быть! – он вытащил из тумбочки бутылку водки и налил в чашку. – По чуть-чуть!
– Я не пью.
– Тогда не ты!
– Я, я!
– Тогда пей!
Я понял, что разговор не получается и выпил. Потом взял со стола мятую пачку «Беломора», достал папиросу и закурил.
– О! – сказал он, и глаза его просветлели. – Точно ты!
– Слушайте...
– Виктор Николаевич.
– Слушайте, Виктор Николаевич...
– Можно просто Витя.
– Слушайте, Витя...
– Но меня тут все называют Николаич!
– Хорошо, слушайте, Николаич...
– И без «вы»!
– Слушай, Николаич, так правильно?
– Так правильно. Давай сфоткаемся, Аркадич, мне ж никто не поверит.
– Сфоткаемся, сфоткаемся, но потом. Сначала, мне нужен керосин. Есть тут у вас... то есть у тебя керосин? Мне не много, всего шесть тонн, ну хотя бы пять, а?
– Пять тонн? Да хоть десять!
– Правда?
– Правдее некуда!
– Ну!
– Сначала по чуть-чуть!
– Может, сначала керосин?
– Нет, сначала по чуть-чуть!
Он налил в чашку, я отпил половину, потом он... Закурили...
– Ну?
– Что – ну?
– Ты ж сказал потом керосин!
– Ну, правильно сказал – потом. Потом через неделю, может через две, может вообще когда-нибудь... Счас нету.
– Как через неделю?! Ты ж сам сказал – хоть пять тонн, хоть десять!!
– Хоть сто. Всё равно нету. Ни сто, ни тыщи.
– Ну, хоть чуть-чуть, а?
– О, давай по чуть-чуть!
Он налил. Мы выпили. Я готов был заплакать – надежда, которая вела меня всё это время, таяла, как дым от наших папирос.
– Не тужи, Аркадич! – сказал он. – Счас старухе своей звякну, она первача привезёт. Ты такого не пил, Аркадич! Один стакан и ты забудешь о своём керосине! На что он тебе сдался, керосин этот? Дизтопливо есть, хочешь дизтопливо?
– Нет.
– Есть масло! Классное масло, «Эм эс восемь пе» называется, это... как его... Счас...
Он вытащил из ящика замусоленный справочник.
– Вот! Ост тридцать восемь, ноль один, один, шестьдесят три, тире семьдесят восемь! Килограмм триста осталось, бери, Аркадич, очень хорошее масло, очень.
– Не хочу я масло, я керосин хочу...
– Тогда по чуть-чуть!
– Нет, всё! Без керосина я с тобой пить не буду!
– Ладно. – Сказал он, подумав не много. – Поклянись, что никому не скажешь!
– Клянусь! – ответил я, не задумываясь.
– Керосина нет. Но он есть. Цистерна целая. Но!
– Что – но?
– Его как бы и нет.
– Как это?
– У тебя нет, у меня нет, у нас ни у кого нет, а у Михал Семёныча есть, вот! Это его керосин, понимаешь?
– Кто это Михаил Семёнович? Где он, этот Михаил Семёнович?
– На свадьбе.
– Так надо ему позвонить! Какой у него телефон?
– Звони, не звони, он не даст. До понедельника точно не даст. Сын женится.
– И очень хорошо! И слава Богу, что женится! Давно пора. Но почему он керосин не даст-то? На что ему керосин на свадьбе? Что они там керосин пьют что ли, молодожёны эти?!
– По чуть-чуть?
– Телефон!
– Сначала по чуть-чуть!
– Сначала телефон! Он посмотрел на меня прицениваясь, понял, что я упёрся намертво, а по «чуть-чуть», хотелось очень. Тогда он встал и, загораживая от меня телефон, набрал номер.
– На! – сказал он, протягивая мне трубку на длинном проводе. – Меня тут не было!
Я взял трубку, прошептал «Помоги, Господи!» и стал слушать длинные гудки. Наконец, там кто-то подошел.
– Алло? – произнёс басом женский голос.
– Добрый день, скажите...
– Гарик, это ты? Ну, что такое, Гарик, уже ж все тут! Ты ж обещал подойти! Ну, что такое, Гарик! Мы ж уже отъезжаем!
– Алло! Это не Гарик, мне нужен Михаил Семёнович! Можно попросить Михаила Семёновича к телефону?
– Ой, это не Гарик! А где Гарик?
– Я не знаю, где Гарик, мне нужен Михаил Семёнович!