Жалость.
Канальеркой же можно восхищаться, можно по её поводу негодовать, возмущаться, обижаться на неё, жалеть, презирать и даже ненавидеть, если вам так уж охота.
Вот только завидовать — шалишь.
Чему тут завидовать?..
Дети одинаково любят играть в Эридани или Перекрёсток, прыгать по времени безоружным неуязвимкою и никому незаметным шпионом собирать информацию. Но, вырастая, почти что каждый из них, продолжая подсознательно завидовать эриданским и канальерским способностям, при этом к самому Перекрёстку начинает испытывать эмоции куда менее приятные. И в конце концов более или менее осознанно благословляет судьбу, что не родился в Канале или на его берегах. И уже не завидует.
Невозможно завидовать человеку, ещё до рождения обречённому на то, что во всём цивилизованном мире совсем недавно признавалось приемлемой заменой смертной казни.
На балконе было почти пусто. А-Ль-Сью подошла к балюстраде, долго смотрела на вечернее море. Синхронизированные кольца платья двигались почти бесшумно, с лёгким шелестом вспарывая воздух. Костюм на ней сегодня был узкий, по понятиям Перекрёстка неброский, почти что строгий — самые широкие обручи не больше метра в диаметре, а по центру вообще сужаются до пятидесяти двух сантиметров. Вращать такие не очень-то и приятно, всё тело сотрясает противной мелкой дрожью, настолько быстрой, что со стороны и не видно, а вот ощущения премерзейшие. Зато выглядит просто роскошно…
Тонкие пальцы с переливчато-бордовыми узкими лепестками ногтей погладили местный полупрозрачный аналог мрамора. На Эридани мрамора много. Настоящего мрамора.
Правда, всё больше — серо-голубого, холодного…
Этот был тёплым. Таким тёплым, что казался почти живым. И очень хотелось лечь на него животом, прижаться всем телом, согреться и просто уснуть…
К сожалению, костюмы Перекрёстка не предусматривали подобных вольностей, а раздеваться не хотелось. А-Ль-Сью ограничилась тем, что ещё раз погладила глянцевую полупрозрачность.
И с подноса проходившего мимо официанта взяла бокал с бледно-розовым чуть подогретым чиоилли, хотя и предпочитала золотистые сорта.
В зале возникло лёгкое оживление. А-Ль-Сью заинтересовалась. Прислушалась, допивая бокал.
А-а, понятно.
Фон Краузе явился.
Дамы краснеют, хихикают и перешёптываются, мужчины улыбаются в усы и бросают косые взгляды. То тут, то там то и дело упоминается что-либо приятное и гладкое на ощупь и служит причиной безудержного сдавленного смеха. Популярностью так же пользуются эпитеты «маленький» и «аккуратненький» во всевозможных сочетаниях.
Ничего не понимающий фон Краузе относится к нездоровому оживлению вокруг своей персоны философски, хотя и с некоторой опаской. Заказывает тушёную миногу, вызвав очередной всплеск веселья, приступает к еде.
Двое у самой стойки бара говорят о ней, уверенные, что их не расслышат даже собственные жёны.
— Какая попка! Ум-м!.. — Нет, ты на сиськи-то посмотри, на сиськи! Туда-сюда, туда-сюда, ну кто такое выдержать способен, она же просто напрашивается!.. — Видел, как она на меня смотрела? У меня приятель у них работал, говорил — Канал влияет, они там просто ненасытны… — Нет, ну какая попка!.. — Когда не беременны — всегда хотят, как кошки… — Врал, наверное… — А, может, и не врал, тебе-то откуда знать?.. — Нет, ну ты только посмотри, она же под кольцами практически… — Да что там, за этим мельтешением, видно?!.. — Смотри, она опять пьёт! Вот бы её напоить как следует, чтобы обручи так и посыпались… — Подпоить, а потом… — Зачем же так грубо… — А мы грубо не будем. Ты когда-нибудь имел канальерку? Говорят, они в постели просто… — Ну да, а потом она про тебя при всех, как про бедного Яна… — Да ты просто ему завидуешь… — Напоить в стельку — это весело… — Не просто весело, ты слушай, подпоить как следует — и в номер, и ничего она потом никому не расскажет, пьяная будет, и не только, сегодня двадцатый день, понимаешь?.. — Что — двадцатый день?.. — Идиот, у них же дискрет три недели ровно, пока завтра проспится — уже тю-тю…
— Сволочи! — Сказала вдруг молчавшая до этого молодая блондиночка, что сидела на парапете, болтая ногами, наматывая длинные светлые кудри на палец и глядя в закат.
— Все мужчины — сволочи, вы будьте осторожны, пожалуйста! — повторила она очень серьёзно, словно важную тайну открывала. Соскочила на бетон, с прежней серьёзностью заглянула в лицо А-Ль-Сью. Глаза у неё были дикие, совсем дикие, даже не понять, какого цвета — зрачки во всю радужку. Тронула за руку. Мягко, но решительно отобрала бокал, покачала головой.