Вслух Курт не сказал ничего, но мысленно помянул все то, что ему приходилось преодолевать, расследуя свое первое и единственное пока дело в глухой провинции, где каждый смотрел на него если (и это в лучшем случае) не со страхом, то с ненавистью или хотя бы отчуждением; с ним говорили через силу, замалчивая, отнекиваясь, лукавя и уходя от ответов, и само слово «инквизитор» среди тех людей было синонимом изувера и являлось едва ли не ругательным.
Похоже, здесь ему придется ко многому привыкать…
— Итак, — остановившись у широкого прохода, ведущего в полутемный коридор, провозгласил Ланц, широко поведя рукой, — в той части подсобные помещения: оружейная, кладовая, мастерская, второй этаж — архив и библиотека, подвал пустует.
— Неужто? — не сдержал удивления Курт; тот рассмеялся, довольно внушительно хлопнув его по плечу:
— А-а, сразу о деле… Нет, этот подвал здесь, в этом крыле.
— К слову, если память мне не изменяет, — нерешительно произнес Курт, озираясь, — это здание в свое время было поменьше?
— Да, абориген, твоя память тебе верна, как лучшая из жен. Подсобная часть — это старая башня, что была ранее, а вот это крыло, где мы теперь стоим, было пристроено лет шесть назад. Здесь, на этом этаже, комнаты для допросов, та часть архива, что должна быть под рукой, на третьем — как ты уже знаешь, общежитие, на первом — приемная, лаборатория и часовня. В подвале, соответственно — подвал. Кстати, из него в часовню ведет отдельная лестница, посему, если в допросной покажется, что перегнул палку — милости просим каяться. Только учти, что Керн проведением месс и исповедей развлекается редко, посему предаваться мукам совести предстоит наедине с Создателем; но, если припрет, можешь обратиться к старику с нарочной просьбой — не откажет… Подвал посмотреть интересно?
Курт отмахнулся.
— Успеется. Да и чего я там не видел…
— Как знать, — хмыкнул Ланц, — может, чего и не видел.
— Там у тебя ящик с «Malleus»'ами — на случай, если тот износится?
Дитрих перекривился, скосив взгляд в его сторону с подозрением и почти неприязненностью.
— Я надеюсь, ты не из тех человеколюбов, что призывают исключить допрос крайней степени всецело?
— Нет, — заверил его Курт категорично, качнув головой, — этим не грешен. На своем предшествующем деле, скажу начистоту, я не раз пожалел, что не могу кое-кого из свидетелей припереть к стенке и ответов требовать уже иначе.
— А знаешь, — на лице Ланца отобразилось столь заинтересованное нетерпение, что он насторожился, — я тут кое-что о вашей академии слышал…
— Воображаю себе, — пробормотал Курт с тяжким вздохом; тот развел руками, усмехнувшись почти извинительно:
— Что ж поделаешь, такая у вас репутация.
— Какая?
— Как у дома призрения для душевнобольных, — без церемоний отозвался Ланц. — И среди прочих слухов разгуливает сплетня о том, что один из ваших наставников в выпускной день каждого курсанта заводит в подвал и устраивает практикум на тему «каково быть по ту сторону дыбы».
Курт, не утерпевши, улыбнулся, глядя под ноги, и разразился вздохом.
— О, Господи… — проронил он едва слышно, и, подняв взгляд к Ланцу, встретил взгляд почти разочарованный.
— Неужто нет подвала?
— Подвал-то, само собою, в академии имеется, и даже допросная в нем наличествует, но никто в ней курсантов на дыбу не вздергивает. Это… в некотором роде демонстрационное помещение, просто exemplar[11] — того, что применялось, что применяется и того, что теперь использовать воспрещено; дверь открыта, и любой из курсантов старших курсов может войти, осмотреться. Никто, в целом, не возражал и в том случае, если приходило в голову испробовать.
— Ну, и как? — с непритворным интересом осведомился Ланц. — Далеко зашел?
— Это дозволь оставить при себе, — мимовольно это прозвучало несколько вызывающе, и Курт улыбнулся: — «Молотом» по лбу, скажу сразу, стучать не додумался.
Ланц усмехнулся в ответ; кажется, резкости младшего сослуживца он то ли не отметил, то ли извинил ее, снизойдя к юношеской несдержанности.
— Только ты учти, абориген, что вот такие выверты не с каждым здесь проходят, — тут же посерьезнел он, вздохнув, — если где-нибудь в провинции нас все еще страшатся, то тут все стали такие грамотные, что порою зло берет. История с тем студентом — добрый знак, но все еще редкость, как ты понимаешь; сегодняшний — сознался больше со страху не только перед нами, а и перед тем, что сотворил — хоть он и мерзавец, а все-таки обыватель, к душегубству привычки нет. А попадется кто-нибудь, кто знает, на что мы теперь право имеем, а что нам заказано — и…