— Книга не терпит поверхностных взглядов, майстер инквизитор; но, полагаю, уж вам-то сие известно более, нежели кому-либо, а что до многочисленности собранных томов, то и не в этом тоже суть — главенство за содержанием, кое и двумя малыми листами способно…
— Вы из монахов перешли на служение мирскому знанию, не так ли? — спросил Курт благожелательно.
Тот прервал свою набравшую стремительность тираду, проглотив последнее слово; будто уличенный в чем-то крамольном, библиотекарь скользнул глазами в сторону, переступив с одной ноги на другую, и утратил осанистость.
— Не счел более возможным пребывать у закромов познания, предпочтя переселиться ближе к окормлению оным, майстер инквизитор. Сохранив при том верность монашеским обетам.
А плешь все равно природная, невзначай подумал Курт, силясь не улыбнуться и даже нахмурив для этого брови; тот отступил назад, следя за изменениями в его лице.
— Похвальная забота о мирянах, брат, — вынес вердикт господин следователь, и библиотекарь едва не разразился облегченным воздыханием.
— Эти юноши, что проходят трудную стезю постижения искусств в сем заведении, давно именуют меня попросту Михелем; я не взыскиваю с них — пусть, сие не от злобности сердца, но, смею верить, от благорасположения ко мне и оттого, что принимают меня не как служителя, постановленного над ними, но как часть их жизни, а скорее, быть может, и часть самого университета, что в коей-то мере даже лестно, ибо…
— Это замечательно, брат Михель, — оборвал многоглаголивого служителя Курт, беря его под локоть и увлекая вглубь огромного зала, в лабиринт полок и этажерок. — Ко мне тоже вовсе не обязательно обращаться, именуя должность — вполне достаточно будет «брат Игнациус», ибо я не хочу принуждать столь почтенного мужа выговаривать «майстер Гессе» при обращении к человеку моих лет. А теперь — мне и в самом деле нужна ваша помощь в довольно сложном деле, которую, я надеюсь, вы окажете мне по мере сил.
— Все, что знаю, что смогу сказать, — подтвердил тот с готовностью. — Если я могу помочь делу Святой Инквизиции, мой долг как благочестивого христианина и лица духовного в полной мере служить всеми своими…
— Спасибо, брат Михель, — прочувствованно поблагодарил он; поймав через плечо брата во Христе взгляд подопечного, оставшегося у двери, Курт легким движением головы велел следовать за ними чуть поодаль и вновь обратился к библиотекарю. — Первой моей просьбой к вам, брат, будет пожелание ни с кем предмета нашей беседы не обсуждать и вообще — не распространяться о том; все, мною спрошенное, и все ваши ответы — есть тайна проводимого Конгрегацией следствия, сиречь сведения неразглашаемые; вы ведь понимаете меня?
— Даже и поминать о том не следовало бы, брат Игнациус! — на грани с обидой произнес тот, так доверительно сжав его руку, что Курт невольно воскресил в памяти свои подозрения относительно иной причины замкнутости и нервозности покойного секретаря, хотя, надо сказать, более в невеселую шутку, нежели всерьез. — Неужто, вы думаете, я не понимаю, как важно блюдение тайны для ведомства столь особого, каковое является выразителем…
— Благодарю вас за столь чуткое понимание, — вновь прервал его Курт. — Тогда я перейду к вопросам последующим, а именно — вы знали секретаря ректора, Филиппа Шлага?
Библиотекарь сокрушенно вздохнул, качнув головой, и уже сам потащил господина следователя к каменной скамье у стены меж двух полок, уходящих к потолку лестницей; усевшись подле миссионерствующего в миру, Курт ненароком высвободил руку из-под его локтя, чуть отодвинувшись.
— Да, да, — тяжко пробормотал книгохранитель, глядя в пол у своих ног. — Бедный мальчик, жаль, весьма жаль; он стремился к знанию, как мало от кого из его сверстников было возможно ожидать — весьма много времени он проводил за книгами сего угодного человекам и Господу заведения, в коем взращивается…
— Да-да, — не сдержался он, тут же поправившись: — Весьма жаль, вы правы, брат Михель. Я слышал о нем, что он, пусть и не блистал особыми талантами ума, но был юношей любознательным и имеющим тягу к рукописному слову. Вы, вероятно, не раз видели его вот так, за книгами…
— Да, не раз, и, Бог мой, каким увлеченным! Он словно бы глотал их, как глотают воду из прохладного ручья жарким полуднем, желая утолить ненасытную жажду — жажду к знанию! Хотя, по мне, если позволите мне высказать мое скромное воззрение на сей момент, ближе те, кои проводят за текстами время долгое, дабы от внимания не ускользали мелочи и детальности, от коих подчас зависит верное либо же ошибочное толкование прочтенного, ибо недостает лишь прочесть букву, не вникая в дух, в суть, в саму душу оной буквы…