— Неслабо вмазал. Еще б чуть — перебил бы ему, к матери, артерию.
— Ну, извини, что не бегаю, как курьерский конь; «еще б чуть», Густав — и он бы ушел. Когда я смогу его допросить?
— Когда я закончу, — пожал плечами тот, довольно бесцеремонно ворочая простреленную ногу переписчика.
Пока Райзе зашивал рану, Курт все так же шагал туда-сюда на небольшом пятачке перед решеткой, косясь на то, как арестованный вскрикивает, биясь затылком о стену и вцепляясь зубами в собственную руку, однако посочувствовать охоты не возникало — убедившись, что парень не намерен безотложно преставиться, он жалел, скорее, себя самого, умирающего от любопытства и нетерпения. Бруно, кривясь при каждом вскрике или стоне, смотрел в противолежащую сторону, отвернувшись к писцу спиною.
— Ну, скоро там? — не стерпел Курт, наконец; Райзе даже не обернулся.
— Я не Иисус. Но если тебе довольно, чтоб он протянул всего лишь пару часов — я пойду.
— Зараза, — зло выдохнул он, остановившись и присевши у стены на корточки, прислонясь к холодному камню спиной и упершись локтями в колени.
Сейчас, когда окончательно утих азарт преследования, стала исподволь проступать боль; похоже, кованый лепесток на кромке ограды пропорол не только кожу, зацепив и мышцу. Он согнул и разогнул руку, пошевелив пальцами, и Райзе, полуобернувшись, сообщил недовольно и непререкаемо:
— После него займусь тобой, а уж тогда допрашивай его хоть до Второго Пришествия.
— Одно другому не мешает, — возразил Курт, прикрывая глаза; голову мягко вело, клонило в дрему — наверняка после бессонной ночи, и теперь уже ощущалось совершенно явственно, что порез куда серьезнее, чем ему показалось вначале.
За неполный год службы, подумалось вдруг, недурственный набор сувениров — простреленное вот такой же стрелкой левое плечо (что досадно, именно левая рука — рабочая); такой же прострел в правом бедре, напрочь сожженная кожа кистей и запястий, два сломанных ребра, а теперь еще останется рубец на предплечье… Год назад, лишь только познакомясь с ним, Бруно сказал, что службу он закончит «хромым, косым и на весь мир смотрящим с подозрением». Последнее было, кажется, еще в отдалении, но все прочее приобреталось с легкостью…
— Яви конечность, — скомандовал Райзе, присаживаясь рядом; Курт, морщась, размотал повязку, с усилием вытянув руку из рукава, и тот, лишь взглянув, сердито нахмурился. — «Порез»! Пропорота мышца и вена задета, болван!
— Так зашей и избавь меня, Бога ради, от проповедей, — оборвал он, лишь теперь осознав, что его сонливость и подавленность есть следствие потери крови. — А мне надо побеседовать с нашим гостем.
— Валяй, — нехорошо усмехнулся сослуживец, и Курт, бросив поверх его плеча взгляд на арестованного, снова тихо ругнулся — свесив голову набок, отвалившись на пол, переписчик пребывал в полнейшем бесчувствии, на время таки улизнув от преследующего его дознавателя. — Ничего, — утешил Райзе, принимаясь за штопку ничуть не менее беспардонно, — пускай проспится. И, послушай совета лекаря, тебе бы не помешало последовать его примеру; только уж будь так добр, не отрубись раньше, чем расскажешь мне, что вообще здесь происходит, кого я только что перевязывал, почему ты ранен и как прошла ночь у графини.
Курт, уже начавший, невзирая на терзающую его иглу, съезжать в сон, вздрогнул, распрямившись и воззрившись на Райзе почти с яростью; тот на миг поднял к его гневному лицу взгляд и беспечно пожал плечами:
— Ладно, попытаться стоило…
— Я не понимаю, — зло выговорил он, — что — весь город уже в курсе?
— Академист, — снисходительно усмехнулся тот, — ты вышел из ее дома на рассвете; solus cum sola[68]… Тебя видели два студента, спешащих на лекции, а если что-то известно двум…
— Я знаю. Языки б им повырывать.
— Вот так зарождается употребление служебного положения в личных целях… — сокрушенно вздохнул Райзе и, посерьезнев, приглашающе кивнул: — Итак? Давай, Гессе, пока я играю в палача с иглой — колись, что тут творится; искренне, чистосердечно и все такое.
Вопреки прорицаниям Райзе, сознания он не потерял, чем снискал удивленный взгляд и почти растерянное «поразительная выносливость для такого дохляка». Оставив без внимания последний эпитет, не отдающий особенной хвалебностью, Курт и сам невольно призадумался над тем, что в этот неполный год своей службы в должности следователя не раз убеждался, сколь до странного многое он может выдержать, действительно не обладая при том ни чрезвычайной физической силой, ни особенно крепким сложением. Он уставал не медленнее любого другого, однако, что называется, выдыхался позже и держаться мог долго, снося все злоключения с удивительной ему самому стойкостью.
68
Solus cum sola /in loco remo non cogitabuntur orare «Pater noster» — букв. «О мужчине и женщине, оставшихся в уединенном месте, не подумают, что они станут читать „Отче наш“» (лат.).