Они виделись каждый вечер, возвращаться на ночь в комнату, снятую у матушки Хольц, Курт фактически перестал; хозяйка косилась в его сторону со сложной смесью боязни и жалости, Береника, здороваясь вполголоса, пробегала мимо, когда им доводилось столкнуться на лестнице, хотя смотрела преданно и с благодарностью за спасение из тюрьмы Конгрегации, коим, как она искренне полагала, обязана была ему. Маргарет тоже становилась все задумчивее, все чаще прерывая их беседы настоятельно, приятно, но не к месту; Курт не настаивал, боясь разрушить то единение, что воцарилось после всего произошедшего, единение, какового не было раньше — тесное, стойкое, близкое. И когда, наконец, в его жилище предстала ее новая горничная с просьбой явиться немедленно, он сорвался тотчас, предчувствуя нечто неясное, но значительное, то, о чем она думала все эти дни и о чем не говорила.
Прислуга в доме за каменной стеной привыкла к его появлению, не осведомляясь никогда о цели его визитов, не предлагая ожидать в приемной зале, не провожая в комнату — просто отпирали дверь, пропуская его, и уходили, точно являлся хозяин после недолгой отлучки по делам. Ничто не переменилось и в этот день — Курт все так же прошел к комнате Маргарет сам, вошел, прикрыв за собою дверь, и остановился, сразу поняв по ее взгляду, по напряженной, прямой, словно жердь, спине, что сегодня должно произойти нечто и впрямь особое.
— Что-то случилось? — спросил он настороженно, когда их обычный поцелуй при встрече затянулся чуть дольше, показавшись ему чуть более жгучим и будто прощальным; Маргарет отступила, глядя ему в глаза — пристально, внимательно, но снова безо всякой попытки проникнуть помимо его воли, без натиска.
— Ты веришь мне? — спросила она тихо и, увидя его нахмуренные брови, повторила, повысив голос: — Просто скажи: ты мне веришь?
— В чем? — уточнил Курт; та тряхнула головой:
— Не думай о мелочах — во всем. Спрошу иначе: ты мне доверяешь?
Он думал всего мгновение, даже не думал, а словно привыкал к этой мысли, словно она уже зарождалась в сознании и прежде, пока еще неосознанная и неопределенная, но явная…
— Да, — отозвался он, не колеблясь, и Маргарет опустила голову, вздохнув.
— Я так и думала, — произнесла она тихо, выпустив его руки. — Спасибо.
— Что-то случилось? — спросил Курт снова, и она быстро, словно летя, прошагала к столу, где рядом с обычным кувшином с водой стояла крохотная бутылочка, более походившая на пузырек с лекарственным снадобьем или ее благовониями.
— Если ты правда веришь мне, — не глядя в его сторону, заговорила Маргарет все так же негромко, — если доверяешь мне, ты сделаешь то, о чем я сейчас попрошу тебя. Сделаешь?
Курт медленно прошел к столу, глядя на пузырек из тонкой светлой глины, закупоренный плотно и крепко, и осторожно коснулся пальцем узкого горлышка.
— Это я должен выпить? — спросил он хмуро; Маргарет улыбнулась — натянуто, едва заметно.
— Милый, я не причиню тебе вреда, ты ведь знаешь это. И ты сам только что, не задумавшись, сказал, что доверяешь мне. Кроме того — ну, рассуди, ты шел в мой дом на глазах всего города, неужто ты полагаешь, что я стану травить инквизитора в собственном жилище?.. Прошу, сделай, как я говорю.
— Если для тебя это важно…
— Это важно для нас обоих, поверь.
Курт стоял неподвижно еще мгновение, рассматривая крохотную бутылочку, а потом решительно взял, выдернул пробку и, не колеблясь, опрокинул в рот, ощутив слабую горечь. Привкус был знакомым — до боли…
Голову повело в сторону раньше, чем он успел поставить пузырек обратно на стол, а в следующее мгновение руки онемели, и подле себя Курт услышал стук выпавшей из пальцев и разбившейся о камень пола глины.
— Как ты могла… — с усилием вытолкнул он онемевшими губами; Маргарет подступила к нему, подхватив за плечи, когда подогнулись колени и комната перед глазами закружилась.
— Верь мне, — успел он услышать прежде, чем тьма охватила сознание — внезапно, точно кто-то задул свечу в темной комнате, и ночь ворвалась в мир, поглотив окружающее и его самого.
Беспамятство отступило не так мгновенно, но все равно стремительно, возвращая к реальности, однако не давая уйти из мрака; в голове прояснело почти тотчас, и стало видно, что мрак вокруг него рукотворен — просто глаза обхватывала непроницаемая широкая повязка. Курт вскинул к лицу руку и вздрогнул от явственного, но негромкого шепота, отдавшегося перекатистым эхом.