Соснин к подозрениям Арслана отнесся скептически, считая, что теперь надо думать, как «расколоть» Юдину, а не выяснять женские тайны, связывающие Фастову и «лестничную» незнакомку, так как совершенно ясно, что к делу это не относится. Не согласиться с этим Арслан не мог, но в глубине души не оставлял надежды проникнуть в эту тайну: его не покидало предчувствие связи между всеми этими событиями и случившимся с Фастовой.
Туйчиев уже и не рассчитывал найти эту женщину, когда неожиданно к нему пришла Аванесова и прямо с порога обрушила на него град вопросов:
— Искали? Нашли? Что она сказала? — и, не дождавшись ответа, торжествующе произнесла: — Я нашла. — Она устало опустилась на стул. — Можете записать: Нестеренко Любовь Степановна. Инспектор районо, — уточнила она.
Из рассказа Аванесовой Туйчиев понял, что она случайно увидела в районо, куда пришла по поводу устройства внучки в музыкальную школу, эту женщину. Собственно, увидела ее в коридоре и уже неотступно следовала за ней, пока та не вошла в кабинет с табличкой «Инспектор». Выждав несколько минут, Аванесова открыла дверь и увидела женщину за письменным столом. Тогда она в приемной заведующего выяснила ее фамилию.
...Нестеренко, маленькая, полная женщина, сильно волновалась. Видимо, от волнения у нее потели руки, и она ежеминутно вытирала их носовым платком. На Туйчиева смотрела настороженно и при каждом его вопросе сжималась, становилась от этого еще меньше.
— Знаете ли вы Фастову Марию Никифоровну?
— Нет, — поспешно ответила Нестеренко.
— Зачем же вы двенадцатого числа приходили к ней на работу?
— Никуда я не ходила и ничего не знаю.
— Но вас видели там.
— Не была я, меня с кем-то путают.
Не добившись ничего от Нестеренко, Арслан решил провести очные ставки между ней и сотрудниками отдела, с которыми она разговаривала, разыскивая Фастову.
Как только Шоира увидела Нестеренко, она радостно закричала:
— Вспомнила! Вспомнила! Вы ведь в районо работаете? — обратилась Шоира к Нестеренко и, повернувшись к Туйчиеву, объяснила:
— Когда я училась в десятом классе, нас, несколько девочек, директор послал в районо помочь перенести архив, и там я ее видела. А двенадцатого она пришла к нам и спрашивала меня, где сидит Фастова.
Несмотря на утверждение четверых сотрудников, что именно Нестеренко искала Фастову и потом они вместе вышли, а Аванесова видела их разговаривавшими под лестницей, Нестеренко категорически отрицала все.
Отрицание и Нестеренко и Фастовой несомненного факта встречи и разговора, самого по себе, возможно, ничем не примечательного и вполне обыденного, делало совершенно непонятным характер их взаимоотношений. То, что их связывает какая-то тайна, Арслан не сомневался. Не ясно было, какой поступок Нестеренко, до этого не знавшей Фастову, представил опасность, угрозу благополучию Марии Никифоровны, ведь при встрече Фастова так и сказала, что Нестеренко поступила с ней жестоко. «Что же сделала Нестеренко? — напряженно думал Арслан. — И вообще имеет ли она отношение к случившемуся с Фастовой?.. Может быть, она была в парке после Юдиной? Крюков в парке видел только Юдину, присутствие которой Фастова отрицает. «Коридорная» женщина — Юдина, стало быть, отпадает, а вот «лестничная» — Нестеренко, не исключено, и была той женщиной в парке, которую видела Мартынова. Эх, если бы Мартынова опознала Нестеренко, тогда, пожалуй, все прояснилось бы...»
Ира Мартынова не смогла опознать Нестеренко и заявила, что в парке была не она.
— Понимаете, — объяснила она, — я не могу описать ту женщину, которая была с Фастовой в парке, но эта женщина, которую вы мне показали, — другая. Это точно.
Ошибка была очевидна. Соснин понял это сразу, но было уже поздно. И теперь он мучился от мысли, что все испортил из-за поспешности, желания как можно быстрее закрепить полученные данные и выйти, как он любил говорить, на оперативный простор решающих доказательств. Их как раз и не видно. Все вернулось на круги своя, сказал ему Арслан, оценив обстановку.
Тактический просчет Соснина заключался в том, что он навязал Фастовой версию, выдвинутую Юдиной. Тогда, в больнице, от него не укрылись вздох облегчения Фастовой и то, как радостно засияли ее глаза, а лицо не выражало тревоги. Она безоговорочно приняла показания Юдиной.
— Мне только лишь сказать, что Юдина не отрицает знакомства с ней, и она вынуждена была бы заговорить. Тут голым отрицанием не отделаешься. А потом намекнуть, только намекнуть о кой-каких обязательствах перед Юдиной, и все было бы в порядке. А я так оплошал, — уже в который раз казнил себя Николай.