Альбин начинает неожиданно петь. Это не настоящее пение, а просто напевание, как, бывает, напевает себе любой человек под настроение – не в полный голос, но все же достаточно громко.
АЛЬБИНИз норы я вышел на волю и пиваВыпил в пивнойЭто было ни там, ни здесь, но точно – со мнойИ сказал человек в магазине: «Полночным поездом поезжай»И я сел в него и отправился в дальний крайВ рассветных сумерках прибыл к речным берегамодиннадцать тысяч женщин стояло тами святая Урсула сказала мне в этот час:«Там на севере в дельте зверь поджидает всех нас».В автобусе стоя заснул я и вдруг упалШофер церемониться со мною не сталОн сказал: «Передай своей матушке горячий привет»и лицо его сделалось желтым, как лютиков цветЛежа в траве, я мечтал о снегахчерные клешни жуков-оленей больно кололи меняи женщина с лодочной станции сказала: «СадисьБагажник машины забит, а ты сзади, дружок, притулись»Не помню, что дальше было на той дорогевот край долины, и сердце забилось в тревоге«Петля дороги замкнулась, назад ведет!»кричу я громко, и айсберга колкий ледуткнулся в затылок, я прыгаю быстро в окноВокруг светло и одновременно темноИ пилот из своей кабины обернулся ко мнеон сказал: «Альбин, дружище, отправляйся домойда станцуй там польку о святой своей простоте».Побрел я в сторону дома и потерял башмаквоззвал я к сердцу: «Утихни, не бейся ты так»кто же там шел посреди дороги, сало жуя, сквозь ночь?То был отец Игнац, и вот обхватил он меня за плечи и унес меня прочь.ИГНАЦМы бежали сквозь джунгли, и вот впереди каналГород где-то внизу, не разглядеть порталжелто-красных ворот, наконец мы свернули тудаи западный человек нам сказал, что так не добраться домой никогдана острова привезли нас с подветренной сторонымы ели снулую рыбу и стали слепыЖенщина в баре пела, мотив тянулся и гас,про «свечу на окне» там было, и пела она для насЧто-то около года работали мы среди моря на островах потоммы провели для жителей телефонПарень с собакой, стоя в будке на берегу,кричал там в белую трубку: «Я тебя так люблю»Устали мы от скитаний, хватило нам их навекКорабль не поплыл в Эльдорадо – свалил нас в грязный снеги некто со мною рядом в вечных сумерках прошептал:«Снег растопите мне, братья и сестры, для погребения»И вновь под злобной молодой луною в тропиках войнамы были полководцами, но за нами не шли войскаложками по котелкам гремели мы и орализловонную пасть разевал убийца-медведь, но мы дальше шагалиПотом мы ринулись в воду, и была та вода прекраснаи голос отца Антона из глубин доносился ясно:«Дети мои, ко мне, на зов мой придите!»В бездонной воде сияли чаны, зовя в родную обительИ не печальный катафалк тащил он за собою —Колясочку на четверых, но схожую с арбоюи человек на облучке с карандашом в руках,водя рукою в воздухе, писал: «А я – ваш брат».АНТОННа перепутье трех дорог человек какой-то сиделна корточках возле дойки, и был он голый совсемЖалобно взывал он: «О три дороги! О пропасть там, вдали!»«О реки Вавилонские! О ветреные выси! О бухта ангелов!» – громко вторили мыГодами питались мы хлебом с вареньем, что твердою пленкой покрытоно однажды на небе вечернем воссиял этот лик из нефритаМы отправились в кино «Транслюкс» и тут же от первого поцелуя сниклиполетели с черным соколом на равниныгде кружили снежные вихриИ в зеленый четверг взошли на белую колокольнюЛица все в красных точках от льдинок но было не больноВместо языков на колоколах болтались лишь клочья сена«Ой-мой, ой-мой», – шептали беззвучно все мыСтановилось все хуже и хуже, сгущалось ненастьеЯдовито-зеленые сполохи в небе как знак несчастьяМы выглянули наружу, назад, но в этот часНикого там не было – не было даже насЛица наши теперь беззащитны, к железу холодному мы прилепились губамии никто, о никто оторвать нас не в силах, и самине уйдем мы, пусть дева с псалтирью в руках к нам взываетглухи мы, мотыльком полумрака ее пенье бессильно порхаетТам стоял человек с копьем, поедая бананОплели его шею рваные плети лианникто так и не понял, о чем он нам возвещалпока механизм бетономешалки беззвучно его не пожралМы ни разу не видели город с хорошей его стороныбескрайние дали за башнями страха были совсем не видныпахли прелестные розы разбавленным кислым виноми куда-то до Санкт-Никогдабурга отодвинулся отчий домИ тут явилась (оглядывается на комендантшу)девушка с развязки автобана, и странные слована желтой зюйдвестке ее красовались: «Это я, ваша сестра»Вдаль по рельсам несся блюз ее певучий:«Я цветок по имени чем-дольше-тем-лучше»На остановке Нордштерн мы вошли в трамвайи вышли в тепло-бурый торфяниковый краймы увидели дом восходящего солнца, вздымающийся в небеса,и услышали голос человека из топи болота:«Не каждый может все – но каждый может все сказать».