После смены сбегали на заводской пруд искупаться. На углу распрощались, и я заспешил домой, опасаясь нагоняя за опоздание. Но ни мать ни отец меня не пожурили. У стола сидел зять Илья и рассказывал, как он отбывал ссылку в Сибири.
Илья с хрустом раскусил огурец и обратился ко мне:
— Ну как дела, Саня? Устаешь, поди?
— Проробь сам одиннадцать-то часов, небось тоже устанешь.
— Слыхал? — повернулся Илья к отцу. — Одиннадцать часов — смена тяжкая. Да ведь и не в одном только новом цехе она такая. И в сортировке, и во всех вспомогательных то же самое. А велика ль оплата?
— Оно, конечно, — задумчиво отозвался отец, — так-то оно так… Да вот… Санейко, ты пообедал, что ли? Сходи-ка на улицу…
Пришлось уйти. А жаль. Разговор шел какой-то интересный, было занятно, куда он повернет…
На другой день, задолго до смены, часов в пять, загудел гудок. Я выбежал на улицу узнать, не пожар ли где. Но дыма видно не было. На углу повстречал Витьку Суворова:
— Сано, ты куда?
— Вышел посмотреть, нет ли пожара. Не знаешь, почему гудит?
— Говорят, забастовка, — ответил Витя.
— Айда, сбегаем узнаем…
На заводской площади, у главной конторы, стояли группы рабочих. Около проходной я увидел машиниста Давыдова, Николая Сивкова, нашего Илью и еще кое-кого из знакомых. Илья, заметив меня, окликнул:
— Санейка! Ты чего тут?
— Как чего? Насчет работы узнать пришел.
— Какая теперь, чудак, работа, иди в бабки играть или рыбачить. Бастует завод!
— А как же начальство?
— Ныне один забастовочный комитет — начальство.
— Где же он, комитет?
— Да вот тут, около нас. Если что по цеху надо, спроси у Пьянкова: он уполномоченный комитета.
Мы отошли в сторонку. Откуда-то сбоку вывернулся сияющий Сенька Шихов:
— О-ва, ребя! Вот жизнь настала: не работай, бастуй знай, а поденщина все равно идет!
— Слышь, Семен, а по какому случаю забастовка-то? — спросил Суворов.
— Случаев много, всех не перечтешь. А требований всего два: первое — чтобы рабочим горячих цехов жалованье повысить, второе — чтоб вспомогательным цехам и сортировке время работы меньше сделали. Понятно?
Я вспомнил вчерашний разговор — так вот, значит, о чем советовался с отцом Илья.
— Кто же этого требует? — снова задал вопрос Виктор.
— Забастовочный комитет! — гордо заявил обо всем осведомленный Сенька. — А Шпынов недавно к рабочим прокатки на поклон ходил. Толкует, что дело, мол, стоит, золотое время теряется зазря. Тут к нему и Волокитин, эдак бочком-бочком и что-то на ухо шепчет.
— Ну а Шпынов как на это?
— У-у-у! Усы ощетинил, чисто кот злющий, да как заорет: «Уходите отсюда!»
— Ишь ты… Осерчал, значит…
— Еще как! А тут и дядя Николай Сивков в прокатку пожаловал. Подошел к рабочим, с лица вроде спокойный, а брови сердитые… «Слышь, говорит, ребята, кто решится на сговор с начальством — скажу вам по совести — с завода на тачке вывезем и бока наломаем».
— Ну?! Так и сказал?
— Так и сказал!
Мы молча переглянулись. Вот он какой, оказывается, тихоня-то наш, дядя Николай.
Коротка июньская ночь! Едва успеет догореть золотистая заря на западе, как загорается алая утренняя зорька на востоке… Мы лежим в лодке, у бортов ее мягко колышется темная вода. В зарослях кустов, на берегу реки Исеть, перекликаются птицы. Туман. На полуострове Гамаюн рассыпаны желтые точки рыбачьих костров, слышна песня:
Рыба почему-то клюет плохо, и мы поворачиваем вместе с другими лодками к берегу, к «Натальиному подворью».
— Ишь ты, как басы-то выводят! — восхищается Герман Быков.
— Это Рогозинниковы братья! — кивает Сенька Шихов.
Неожиданно стройный хор нарушается густым голосом, который поет на другой мотив:
Мы дружно прыскаем.
— Ох уж этот Егорыч! — хохочет Сенька. — Даром что на оба уха туговат, а любит песни…
Мы подводим лодку к берегу, в свете костра рассматриваем улов: в ведерке трепещут серебристые чебаки, колючие ерши, красноперые окуни.
Наша ребячья ватага присоединяется к взрослым. Они ведут разговор о том, что начальство испугалось-таки и убавило в некоторых цехах рабочий день, а те, кто работал в горячих и других тяжелых цехах, получили прибавку.
Когда уже совсем рассвело, из лесу по тропке к рыбакам вышли четверо. Один из них, староста откатчиков-грузовозов Борис Комаров, хорошо знаком нам. Второго плечистого человека с суровыми голубыми глазами, я словно где-то видел.