— Стой! Стрелять буду!
Мы выпустили наугад по нескольку пуль из пистолетов и побежали назад. Нам вдогонку затрещали выстрелы, послышался топот. Я и Паша бросились на землю и быстро поползли. В этот момент заработал наш «кольт». Топот за спиной прекратился, но выстрелы участились. Шихов бил длинными очередями. Потом как-то внезапно пулемет замолк.
— Семен! — окликнул я.
Шихов не отвечал.
Я и Павел одновременно подбежали к нему. Наш друг лежал неподвижно, приникнув головой к треноге «кольта».
Мы быстро втащили Семена и пулемет на плот и поплыли назад. Гребли изо всех сил. По реке, нащупывая нас, открыли огонь несколько пулеметов противника. Но нам удалось уйти.
Шихов по-прежнему был неподвижен.
— Как думаешь, ранен? — спросил я Пашу.
— Не знаю, — ответил он. — Давай греби.
На берегу нас встречало гораздо больше красноармейцев, чем провожало. Бойцы подхватили Семена на руки и понесли в штабную избу.
Когда мы зашли в штаб, Шихов лежал на столе. Рядом стояли нахмурившийся командир полка и наш полковой лекарь Иван Карлович Спарин.
— Он был убит сразу, как говорится, наповал. Вы везли труп, — сказал нам Иван Карлович.
Я подошел ближе к столу. Одна рука у Семена лежала на груди, другая свисала вниз. Брови сурово сдвинуты, губы плотно сжаты. На лице застыло выражение напряженности. На лбу, над глазом, маленькая ранка. И нигде ни капли крови.
Много видел я смертей, похоронил уже нескольких друзей, но теперь не хотел верить, что умер Семен Шихов. Тот самый Семен, который полуживым вышел из окружения под 64-м разъездом, который только сегодня мечтал прийти после войны сюда, в Таборы, с голубоглазой девчонкой… Наш отчаянно храбрый парень, лихой пулеметчик!
Мы похоронили Шихова около села, под березкой, и поклялись отомстить за него колчаковцам.
Утром малышевцы по приказу комбрига направились вдоль берега Камы в Беляевку. Туда, к пристани, должны были подойти снизу по реке и обеспечить переправу частей бригады корабли Волжской флотилии.
Эскадрон конной разведки двигался лесной дорогой впереди пехотных подразделений полка.
Мы пели новую песню:
Часа через два кавалеристы въехали в разоренную белыми деревушку. Она казалась совсем вымершей. Только десяток кур, неведомо как уцелевших, с кудахтаньем бросились в подворотни.
Но вот из калиток начали высовываться ребятишки с облупленными носами, а вслед за ними стали выходить и взрослые.
— Эскадрон, стой! — скомандовал Виктор Гребенщиков. — Слезай! Отпустить подпруги! Привал двадцать минут…
Гремя шпорами, Гребенщиков подошел к собравшимся в кучу крестьянам:
— Здравствуйте, товарищи!
Мужики переглянулись, стянули шапки и ответили как по команде:
— Здравия желаем!
— Здорово же вас белые вымуштровали! — Гребенщиков засмеялся. — Давно они от вас ушли?
— Третьеводни еще…
— А куда?
— Иные к Оханску, иные на Беляевку…
Дав отдохнуть уставшим коням, мы двинулись дальше на юго-восток. Ехали по-прежнему лесом. Потом он кончился. Потянулись поля, засеянные рожью и овсом.
Кавалеристы приблизились к берегу. Вот и Беляевка. Внизу, под откосом, пристань. Не видно ни одного парохода, ни одной баржи. Нет даже ни лодок, ни плотов.
— Все беляки угнали, — сказал Миша Курилов.
— Что угнали, а что, может, и потопили, — предположил я.
Конники рассыпались по гребню холма. Виктор Гребенщиков долго смотрел на реку в бинокль, потом сказал:
— Не видать пока нашей флотилии.
— Знать, и на том берегу никого нету. Укатили быстренько беляки, — заметил один из разведчиков.
— А ты подожди погоду предсказывать, — возразил другой. — Вон за теми горушками с лесом три полка запросто спрятать можно.
И как бы в подтверждение этих слов с той стороны раздался орудийный выстрел… За ним второй, третий. Над головой завизжала шрапнель.
— Эскадрон, кругом! Карьером марш! — приказал Гребенщиков.
Мы мигом спустились с холма. Взяли правее, укрылись в березняке. А белые все еще шпарили по гребню.