Стучит поезд, на откосах журчат ручьи, ухают вдали взрывы, и, несмотря на это, все вокруг, от земли до самого неба, наполнено спокойной утренней тишиной.
Она царит над рекой, над полями и крышами деревни, над рощей, надо мной, над Алексеем, и никакой шум не может спугнуть эту особенную неподвижную тишину, торжественную тишину ожидания солнца.
Алексей, парень лет двадцати трех, сероглазый и светловолосый, с широкими округлыми плечами и гладким блестящим лицом, словно только что умытым студеной водой из проруби, неторопливо насаживает пешню на шест и косится на снежную поверхность реки, покрытую темными пятнами. Ему поручено следить за мостом. За ночь он разобрал перила и перетаскал брусья и стойки метров на пятьсот, на горку, чтобы их не снесло в половодье. Вода в этом году будет высокая. Лед может пойти выше настила.
Делать Алексею пока что нечего, и он медленно, стараясь протянуть работу, остругивает топором шест пешни, и колечки стружки висят на его брюках. На нем кепка, надетая наискосок, и стеганый ватник нараспашку.
— А машины все нет… — говорю я, с беспокойством поглядывая на реку.
— Нету, — равнодушно соглашается Алексей.
— Лед пойдет, тогда ведь не проехать?
— Конечно, не проехать.
— А вдруг лед пойдет раньше, чем машины будут. Тогда мне здесь двое суток загорать.
— Двое, а то и трое.
— Ну вот…
— А ты не беспокойся. Две машины пойдут. Васька из «Первой пятилетки» на своем драндулете за суперфосфатом поедет. Они всегда в последний день хватятся. И директор эмтеэса машину за соляркой пошлет. Этот директор человек крепкий — если надо, так он не посмотрит, ледоход там или не ледоход. Прикажет привезти солярку — и больше ничего.
Говорит Алексей тихо, как будто нехотя, и между каждым его словом я слышу тишину апрельского утра. Сыро и прохладно. Солнца все еще нет. В сером небе виден тающий месяц.
— Идет, — неожиданно произносит Алексей и перестает строгать.
— Кто?
— Моя. Кто же еще в такую рань вскочит.
Я прислушался. Поезд давно прошел. Взрывы кончились. И только ручьи, наперегонки сбегая в реку, попрежнему позванивают на откосах.
— Ишь, как торопится, — Алексей ласково усмехнулся.
— Это тебе показалось.
— Погоди. Сейчас и тебе покажется. Ясно, Дуська идет.
И правда, вскоре из-за пригорка появилась торопливо шагающая женщина в белом полушубке, сшитом в талию, и в валенках с красными калошами. В руке у нее — узелок. Видно, что Алексею приятно и то, что она встала так рано, и то, что торопится к нему с завтраком, но он старается скрыть это от меня и делает хмурое лицо.
— Я думал пришли свежие, а это все те же, — говорит он жене.
Дуся ничуть не обижается.
— Простынешь. Застегни хоть ворот-то.
— Не простыну. Талый воздух самый сытный. Силы наглотаюсь и больше ничего, — отвечает Алексей, но все-таки застегивает воротник. — Чего принесла?
— Чего велел, то и принесла. Двинься-ка.
— Ничего. Ноги молодые. Постоишь, — говорит Алексей и двигается.
Дуся садится рядом, разворачивает узелок и достает из кармана соль, завернутую в бумагу так, как в аптеках заворачивают порошки.
Лицо ее закутано в полушалок, и видны только серые, по-ребячьи любопытные глаза и вздернутый нос.
— Вот гляди, — она достает крынку и свертки, — здесь молоко, здесь хлеб, яички. Скорлупу, гляди, не выбрасывай, домой снеси…
— Ну вот еще. Буду я скорлупу собирать.
— Да и сам поскорей приходи.
— Ага. Соскучилась!
— Больно надо по тебе скучать. Хорошо хоть в избе не курено.
— Ну и ладно, — с трудом сохраняя серьезный вид, говорит Алексей. — Мне, видать, придется еще суток двое сидеть.
— Это почему? — пугается Дуся.
Испуг ее так искренен и неожидан, что Алексей не может удержаться от смеха.
— Да ну тебя к шутам, — Дуся машет рукой, поняв, что он шутит. — Ишь ты, какой зубоскал. Не думай, не напугалась. Живи здесь хоть неделю, мне то что… Хоть бы угостил землемера-то. Тоже, наверно, сидит не евши.
Она хочет переменить разговор, а Алексей все смеется. Становится смешно и мне.
— А ну вас… — говорит Дуся, смущаясь. — Конечно, отвыкла одна в избе ночью… Боязно… Ну, я пошла.
Попрощавшись со мной, она отправляется домой, и скоро шаги ее затихают за пригорком.
— Вот уже порядочно живем вместе, скоро год, а она без меня часу пробыть не может…
Я вижу, что Алексей хочет добавить еще что-то, думает, колеблется и не решается. Я вытаскиваю свои сплюснутые бутерброды, и мы начинаем завтракать.
Из-за рощи поднимается большое красное солнце. Не видно ни трубы кирпичного завода, ни мачты высоковольтной передачи — все расплавилось в розовом восходе.