Солдат с серьгою в ухе поглядел за линию своих окопов.
— Иш, поганцы! Пугают! Это наши! — крикнул он возмущенно.
Измайлов переглянулся с Масенко:
— Пора, ребята, по домам! Дело сделано! Расходись!
Болгары и русские условились о новой встрече, торопливо простились и отошли к своим окопам.
По дороге к «дому» Масенко процедил сквозь зубы:
— К артиллеристам я сегодня же наведаюсь, поагитирую их. Сами пойдут брататься.
Весть о братании с солдатами неприятеля облетела окопы.
Солдат с серьгою в ухе восторгался:
— Ловкую штуку придумал товарищ из Питера.
Он вспомнил Карпова — путиловского рабочего.
ОБИТАТЕЛИ ДВОРЦА КШЕСИНСКОЙ
Однажды у старого приятеля Ивана Александровича Борисова Измайлов увидел любопытный фотоснимок.
На землю брошена холстина. На ней, на фоне деревянной изгороди и стоящего в глубине скромного, выбеленного известью домишки с открытым настежь окном, расположилась живописная группа из шести молодых солдат.
Внизу снимка тянулась поставленная в кавычки надпись:
«ОБИТАТЕЛИ ДВОРЦА КШЕСИНСКОЙ»
Фотограф выцарапал ее на негативе снимка, да так и отпечатал для характеристики тех, кого он сфотографировал.
«Солдаты — и дворец известнейшей в дореволюционное время петербургской балерины?» — удивился Измайлов.
Он знал, что Владимир Ильич Ленин в апреле тысяча девятьсот семнадцатого года выступал в этом дворце перед партийными работниками Петрограда, а с балкона дворца не раз говорил с питерскими рабочими.
Но при чем тут солдаты-фронтовики и эта надпись?
— Кто это? — спросил Измайлов приятеля.
Тот рассмеялся.
— Сказать тебе, не поверишь.
— Да кто же они, эти «обитатели дворца»?
— Я, своею собственной персоной, и мои друзья-однополчане — радисты штаба сорокового армейского корпуса царской армии, — ответил не без гордости Борисов и пододвинул фотоснимок поближе к Измайлову. — Присмотрись лучше! А я расскажу тебе его историю.
Измайлов с интересом рассматривал на фотокарточке однополчан Борисова довольно редкой в то время специальности — солдат-радистов, а его приятель приступил к рассказу.
— Собрали нас, радистов, со всех концов Российской империи. Жили мы в сороковом радиотелеграфном отделении сорокового армейского корпуса. Жили дружной семьей.
Вот этот, в верхнем углу слева, я сам — коренной петроградец, рядом — латыш из Риги, Александр Калнин. Подле него — киевлянин, Кочергин, высокий, стройный красавец, умница, каких мало. Внизу подо мною — балагур, весельчак, разудалый парень, русак с широкой душою — Василий Попов, из города Верного, теперь Алма-Ата. Чего он забрался на край света, трудно сказать. Беспокойная душа. Все искал нового, а попал к нам, в штаб сорокового корпуса.
Рядом с Василием пристроились два украинца: Иван Гетало и Семен Ищенко. Оба Харьковской губернии, оба не говорили, как мы с тобою, а балакали на украинской мове. Парни, скажу тебе, огневые. Грамотные, дело знали не хуже латыша, а тот считался среди радистов богом.
На карточке они изображены рядом с Поповым, совсем как лучшие дружки, но в жизни цапались с ним частенько. Гетало с Семеном — франтоватые солдаты — держали себя в чистоте и порядке, а Попов был не то чтобы грязнуля или растрепа, но и не на высоте, как говорят. Фуражка сдвинута набок, ремень не затянут, сапоги без лоску. Но радист отличный, особенно на приеме шифровок. С головой парень.
Так, полушутя, полусерьезно, представлял Борисов своих дружков-однополчан.
Где они теперь? Какова их судьба? Живы ли? — он не знал. С той поры прошло почти полвека,
Оказывается, друзья фотографировались в маленьком румынском городке Онешти, в конце апреля тысячи девятьсот семнадцатого года.
Услышав, что фотоснимок сделан в апреле тысяча девятьсот семнадцатого года в прифронтовой полосе, в скором времени после свержения в России царя, Измайлов так и подскочил.
— Не снимок, а событие! — зашумел он. — Живая история!
— Эту историю я и рассказываю тебе, — прервал его Борисов. — Ты только слушай, не перебивай.
Февраль тысяча девятьсот семнадцатого года застал Борисова на далеком участке румынского фронта. Цензура свирепствовала. Письма, газеты не доходили до солдат. Что творилось дома, они не знали.
Штаб корпуса располагался километрах в двадцати от линии фронта. Но и сюда вести из тыла последнее время почти не поступали.