Она шла в свой первый бой.
Часа за два до отправления комиссар привел к бронелетучке оборванных, изможденных людей. Он встретил их в лесу. Они спешили в Лугу. Одежда на них висела клочьями, башмаки подвязаны веревками и ремнями.
Измученные, тяжело дышавшие от долгого пути пешком напрямик через лесную чащобу, люди принесли страшные вести. Булак-Балахович захватил станцию и поселок Струги Белые. Налетели глубокой ночью. Примчались из лесу, от Черного озера, на сытых конях. На шапках белые полосы, на рукавах такие же, белые, повязки. На плечах погоны. Впереди офицеры.
Дальше, по словам командира, дело обстояло так.
Главный остановил коня посреди площади у самой станции, приказал согнать всех.
— Кто не придет, к стенке! — распорядился.
Сидит на коне, позади свита из офицеров. А на площади все гуще и гуще от народа. Заспанные, перепуганные женщины, дети, старики и старухи толпятся у сельсовета. Опустив понуро головы, подходят железнодорожники, — сгоняют их на площадь белые солдаты.
Троих привели отдельно: молоденького пехотинца, дядьку в трофейных башмаках и Виктора Гасюна. Не успели уйти. Схватили их, руки загнули за спины, ремнями скрутили. Гасюн и пехотинец были босые. Обувку стащила белая гвардия.
Всю русско-германскую войну, с тысяча девятьсот четырнадцатого по тысяча девятьсот семнадцатый год, Гасюн провел на передовой, сначала стрелком в окопах, потом шофером на подвозке снарядов.
Виктор Гасюн родом из Струг Белых. В тысяча девятьсот семнадцатом году он устанавливал у себя в поселке советскую власть. Рабочие-железнодорожники избрали его первым председателем поселкового Совета. И вот теперь…
— Слушай мою команду! — гаркнул главный. — Шапки долой! Канальи! Предатели царя и отечества! Запомните, с вами говорит атаман Булак-Балахович!
Люди нехотя взялись за шапки и картузы.
— Живо! Живо! Некогда нам с вами!.. — подталкивали солдаты медлительных.
Булак-Балахович истошно кричал:
— Мы пришли установить твердую власть и порядок. Большевистской заразы не потерпим! Уничтожим под корень! За нами сила! Франция! Англия! Америка! Вся цивилизация! Весь мир!
Выкрикнув слова «весь мир», Булак-Балахович поперхнулся и закашлялся. Придя в себя, он с силой махнул два раза крест-накрест нагайкой.
— А этих… — указал атаман на красных бойцов, — сейчас! Немедленно! По-нашему! Исполнять приказ! — Два последних слова он выкрикнул нараспев, как команду.
Три кавалериста с обнаженными саблями в руках приблизились к пленным. Сабли взлетели кверху и опустились на связанных ремнями людей.
Ничего не успели сказать герои и упали на землю, прижались к ней, будто от нее ждали помощи. Из рассеченных саблями тел струилась кровь. Скоро земля под ними заалела, а затем стала ярко-красной, кровавой.
— Так будет со всеми, кто пойдет против нас! — пригрозил Булак-Балахович и, пришпорив коня, поскакал прочь.
— Более свирепого, обезумевшего от ненависти к советскому народу пса я не знаю! — сказал в заключение командир бронелетучки.
…Красноармейцы приближались к Стругам Белым. За станцию шел упорный бой. Выполняя задание штаба, бронелетучка Томчука ходила в атаки против белых.
Комиссара бронелетучки Гаврилова знали все железнодорожники от Петрограда до Пскова. Где бы Гаврилов ни показывался, всюду он получал нужные сведения о противнике. Любая путевая сторожка открывала перед ним дверь. Путевые обходчики, стрелочники и другие железнодорожники оказывали бронелетучке красных ценные услуги. Порой они спасали ее от неизбежной гибели.
Бронелетучка ворвалась на станцию Струги Белые. Вслед за нею подошла пехота. Красные заняли поселок, но не надолго. Булак-Балахович получил подкрепление, оттеснил красных и вновь расположил там свой штаб.
Поддерживая пехоту, бронелетучка еще и еще раз врывалась на станцию Струги Белые и снова отходила. Вражеские солдаты были лучше вооружены. Их было больше на этом участке. Полки Юденича действовали напором, валили напролом, думая подавить красных численностью и быстротой действий. Только так они могли рассчитывать захватить Петроград.
Мрачный, угрюмый сидел Томчук на ящике из-под патронов в закрытом вагоне бронелетучки.
— Подумать только, — говорил он с досадой, — опять польется кровь в Стругах Белых. Мы отходим, а эта выжига расстреливает наших товарищей…
— Не по своей воле ушли, приказ! — пытался успокоить командира Гаврилов.