Всё шло на лад, если бы не … те книги.
Что-то шевельнулось на полке. Или показалось? Край книги сполз и задел маленькую пастмассовую игрушку из «киндер-сюрприза». Снова этот домик из спичек.
Я вдруг ясно вспомнила: бабушка — на кухне. Я хочу рассмотреть предметы на этой самой полке. Игрушки, которые были в шоколадном яйце. Этот домик из спичек, каштаны, привезённые из Крыма в мамином детстве.
— Отойди! — бабушка хватает меня резко, грубо.
— Но я хочу посмотреть! — стул подо мной начинает качаться.
— Здесь нет ничего твоего! Квартира моя! — выкрикивает бабушка из кухни. Видимо, у неё что-то на плите, раз она не стаскивает меня со стула. Сейчас она прибежит и что-то сделает. Но я стою и не ухожу — теперь из принципа! Главное — не заплакать, чтобы она не поняла, как я напугана.
— Но я уйду от тебя! И у меня будет всё своё! И здесь есть моё! — моя тетрадка! — я стараюсь не выдать слёз в голосе.
Спор продолжается. Бабушка ещё долго доказывает мне, что у меня не может быть ничего своего, потому что она родила мою мама, а значит мы обе принадлежим ей. Наконец, она влетает в комнату:
— Давай, ломай, круши! Но имей в виду: если я умру, виновата в этом будешь ты!
Полочка — такая же, как тогда. На ней никогда не стояло ничего, что можно было бы разрушить: ни стеклянных статуэток, ни дорогих фарфоровых чашечек. Только какие-то незамысловатые сувениры из поездок, да маленькие пластиковые игрушки. Стоило ли всё это моих детских слёз, чувства вины, что бабушка умрёт из-за моего упрямства? Я вдруг отчётливо вспомнила другой эпизод.
Лестница в подъезде. Мы возвращаемся с прогулки по лесу: мама, бабушка, наш пудель Джанни, названный в честь Джанни Маранди. И я.
— Я первая! — радостно бегу по ступенькам к дверям нашей квартиры.
— Не лезь впереди бабушки! Ты ещё не родилась, чтобы быть первой! — она хватает меня и отталкивает вниз. Я отлетаю и повисаю на её руке. Она держит меня мёртвой хваткой. Другой человек на её месте мог бы пошутить, сказав что-то вроде: какая ты быстрая! Как быстро бегаешь. Но бабушка так сказать не могла. В этом детском порыве она усмотрела неуважение к старшим.
— Она всегда должна быть первой. У неё такой характер, — объясняет мне мама, сидя со мной в ванной комнате. Рука болит, на ней — синяк.
С тех пор наша квартира почти не изменилась. Мне вдруг захотелось, чтобы бабушки никогда не существовало: вычеркнуть её из жизни и забыть, как страшный сон!
Её словари — под столом. Прочь! Я положила их в мешок и уже через час выгрузила на полку с надписью «книгообмен» в фойе городской библиотеки.
Вернувшись, я застала маму в поисках этих книг: там, на корочке было написано что-то важное. Что, она не помнит. Но теперь это надо найти и принести обратно. Кажется, это единственное, откуда можно узнать о мамином отце. Бабушка никогда о нём не говорила. Но написала что-то на корочке одного из словарей. Может, это был его адрес, по которому теперь можно что-то узнать? Может, какая-то характеристика его как человека: бабушка в тот период изучала почерк и писала характеристики на людей по почерку. Мама хотела прочитать это, но не решалась. Так длилось несколько лет.
Следующий день оказался последним четвергом месяца — днём, когда библиотека закрыта. Потом я заболела и болела неделю. Потом я приехала в библиотеку, но книг уже не было. Их мог забрать, кто угодно. Так в порыве обиды я потеряла какую-то семейную тайну.
Слон среди зимы
Я вылила на него стаканчик кофе. Резко, размашисто, с наслаждением наблюдая, как он отпрянул в сторону. Хосе Луис Куно — полноватый невысокий парень из Перу. Сначала он не понял, что произошло. Кофе стекал с его лица. Перуанец растерянно смотрел на меня, даже не догадываясь достать салфетку.
Время — семь сорок пять. В девять мне надо в редакцию новостного портала, куда меня приняли на работу. Это три остановки от университета. Но на асфальте уже тонкий слой льда. Поэтому бежать отсюда до редакции — около 30-ти минут, а не 10, как было ещё неделю назад. Транспорт в это время долго стоит в пробках. Но трамвай едет быстрее. Правда и ждать его придется дольше, минут на десять точно. Если сейчас займём очередь в центр адаптации, я успею. Я тихонько зашла в кабинет и села на свободный стул у входа. День начался.
В кабинете — два стола, за одним — девушка со короткими светлыми волосами. За другим — девушка с «конским хвостом». По центру — стол с термокружкой и чёрным креслом (видимо, там сидит начальник).