Я так пал духом, что подумывал покончить с собой вместе с Гвендолин, но тут она сказала:
– Что ж, Пол, похоже, в следующие несколько месяцев нам придется впихнуть целую жизнь. Я всегда хотела отправиться в круиз по Карибскому морю. По пути домой остановимся у турагенства.
Вот так она отреагировала на самую ужасную новость, какую только может выслушать человек.
Я возблагодарил Господа за шестьдесят лет, прожитых с Гвендолин, и проклял Его. Он забирает все, что делало ее женщиной, которую я любил, а мы еще не сказали и не сделали все, что хотели.
Когда-то она была красавицей и все еще оставалась таковой. Внешняя красота блекнет, но внутренняя – никогда. Шестьдесят лет мы прожили бок о бок в любви и согласии, вместе работали, вместе играли. Дошло до того, что могли заканчивать фразы друг за другом и знали вкусы партнера лучше, чем свои собственные. Бывали ссоры – у кого их нет? – но никогда мы не шли в постель сердясь друг на друга.
Мы вырастили троих детей – двух сыновей и дочь. Один сын погиб во Вьетнаме. Другой сын и дочь по мере возможности поддерживают с нами связь, но у них своя жизнь и они живут на другом конце страны.
Наш круг общения постепенно сходил на нет, кроме друг друга мы ни в ком не нуждались. И теперь мне придется наблюдать, как единственный человек, которого я когда-либо по-настоящему любил, с каждым днем все больше теряет себя, превращаясь в пустую оболочку.
Круиз прошел хорошо. Мы даже съездили на поезде посмотреть ромовую фабрику в центре Ямайки и, прежде чем улететь домой, на несколько дней задержались в Майами. Гвендолин казалась такой нормальной, полностью самой собой, и я начал думать, что доктор Кастльман ошибся с диагнозом.
Но затем началось. Любой из случаев мог произойти и пятьдесят лет назад, и каждому можно было найти разумное объяснение, но они продолжались. Однажды она поставила мясо в духовку, а когда подошло время обеда, оказалось, что забыла ее включить. Спустя два дня мы в который раз пересматривали «Мальтийского сокола», и она вдруг не смогла вспомнить, кто убил напарника Хэмфри Богарта. Она «открыла для себя» Реймонда Чандлера – писателя, которого любила много лет. Приступов ярости не было, но все остальные прогнозы доктора Кастльмана начали оправдываться.
Я стал считать ее таблетки. Она сидела на пяти разных лекарствах, три из них нужно было принимать два раза в день. Она никогда не пропускала все таблетки, но почему-то их количество постоянно не сходилось.
Порой я упоминал места, людей, события, что-нибудь пережитое вместе, и один раз из трех Гвендолин не могла их вспомнить, а еще злилась, если я объяснял, что она это забыла. Через месяц она уже не помнила два случая их трех. Затем она потеряла интерес к чтению и обвинила в этом очки. Но когда я повел ее выписать новые, оптик проверил ее зрение и сказал, что оно такое же, как и в прошлый визит два года назад.
Она продолжала бороться, пытаясь стимулировать свой мозг решением кроссвордов и математических задач – всем, что заставляет думать. Но каждый месяц головоломки и задачки становились чуть проще, каждый месяц она справлялась с ними все хуже. Гвендолин по-прежнему любила музыку, ей все так же нравилось кормить птиц и смотреть, как они клюют, но напеть мелодию или назвать вид птиц она больше не могла.
Гвендолин никогда не позволяла мне держать в доме огнестрельное оружие. Она говорила, что лучше позволить ворам все вынести, чем погибнуть в перестрелке, – она брала в расчет только нас самих, но не вещи. И я шестьдесят лет уважал ее желание. Но теперь я купил маленький пистолет, коробку патронов и запер их в своем письменном столе до тех времен, когда болезнь жены зайдет настолько далеко, что она перестанет меня узнавать. Я решил, что, когда этот день настанет, пущу пулю в голову сначала ей, а потом себе... Но я знал, что не смогу. Себе – да, но женщине, в которой заключалась вся моя жизнь, – никогда.
Мы познакомились в колледже. Она была отличницей, а я не слишком успешным спортсменом: в футболе запасной защитник, которого вызывают на поле в самую последнюю очередь, в баскетболе подмена для форварда. Здоровенный, сильный и туповатый парень, но она во мне что-то нашла. Я обратил на нее внимание в кампусе – такую хорошенькую девушку невозможно не заметить, но она общалась с умниками, и наши дорожки почти не пересекались. На первое свидание я пригласил ее лишь потому, что поспорил с товарищем из студенческого землячества. Он поставил десять долларов на то, что она не станет тратить на меня время. Я никогда не узнаю, почему она согласилась, и в следующие шестьдесят лет я ни разу не пожалел, что с ней связался. Если у нас водились деньги, мы их тратили, если нет – были точно так же счастливы, просто умеряли свои аппетиты и меньше путешествовали. Мы вырастили троих детей, отпустили их в мир, пережили смерть одного и разлуку с двумя другими, которые уехали и зажили собственными жизнями. Так все вернулось на круги своя, мы опять остались вдвоем.