— Да понравилась. Но меня порадовать — это святое. А этой потаскухе зачем деньги дала?
— Дык, и ты ж потаскуха!
— Я — гетера.
— Балалайка ты без струн, а не гетера. Мои деньги. Захотела и дала.
— Лучше б мне дала, — тетя Валя вздохнула с сожалением.
— Обойдешься. Я тебе и так все время даю.
— Вот и правильно. И больше давай. Считай, что платишь в пенсионный фонд.
— Это ты пенсионерка, что ли?
— Вроде того.
В маленькой опрятной кухне Карпухиной Катя просидела до позднего вечера. Она часто проводила время в доме приятельницы. Валентина была единственным человеком после матери, проявившим к ней заботу. Благодарность, которую испытывала Трошина, постепенно переросла в привязанность. Карпухина, в свою очередь, питала нежные чувства к молодой подруге. За полгода до того, как с Катериной случилось несчастье, Валентина потеряла сына. Двадцать лет ожесточенной борьбы с детским церебральным параличом окончились победой последнего. Всю свою короткую жизнь парень не ходил и, практически, не разговаривал. Когда из уст педиатра в первый раз прозвучал злосчастный диагноз, супруг Валентины решил, что он не станет тратить жизнь на воспитание инвалида. Так Карпухина осталась одна в возрасте двадцати лет. Поначалу она зарабатывала на жизнь мелким шитьем, потом набирала курсовые и дипломные работы на печатной машинке. Когда Андрею исполнилось пять, и он научился сидеть, Валентина поняла, что не может позволить себе купить даже самое простое инвалидное кресло. А на муниципальные в Зеленоморске была длинная очередь. В тот же день она дала в газету объявление:
«Познакомлюсь с состоятельным мужчиной, желающим приятно провести время».
Через месяц в доме появилось кресло. Еще через полгода — тренажеры. А в июне Андрей впервые в жизни увидел море. И улыбнулся. Тоже впервые. После двухмесячного пребывания в санатории мальчик стал говорить «мама», «кушать», «песок» и еще несколько слов. Стыдилась ли Валентина того, каким путем она зарабатывала? Нет. Она стыдилась того, что не начала зарабатывать таким образом на пять лет раньше, когда можно было добиться более значительных результатов в реабилитации сына.
С первого дня Катиного пребывания в больнице Карпухина не отходила от нее. Свою битву она проиграла, потому твердо решила, что выиграет чужую. После выписки она забрала Трошину к себе и, в буквальном смысле, поставила на ноги.
— Ладно, Трошка. Хромай уже домой, поздно.
Валентина собрала со стола крошки и широко зевнула, демонстрируя чудеса протезирования.
— Да, пожалуй, пора. Хочешь в кино на выходных?
— Боже упаси! Прошлого раза с меня хватило. Эти буржуйские фильмы…, — и она разразилась довольно увесистыми ругательствами. Звонок Катиного телефона прервал бранную очередь.
— Добрый вечер. Могу я поговрить с Екатериной Трошиной?
Вопрос был произнесен таким тоном, что в нем не хватало разве что только аббревиатуры НКВД.
— Я вас слушаю, — ответила Катя не без опасения.
— Вас беспокоит администратор ресторана «Метрополь». В данный момент передо мной сидит ваша сестра. Желательно, чтобы вы подъехали сейчас к нам.
— Какая сестра? — не поняла Катя.
— Елизавета Трошина.
Сознание, успокоенное домашним уютом и вкусными гренками с повидлом, начало судорожно перебирать варианты того, откуда у нее, Кати, могла появиться сестра. И, наконец, выдало: Ветка! Мало того, что идиотка куда-то опять влипла, она еще и назвалась ее родственницей. Вот это номер! Верно говорят, делай добро и бросай его в воду. Только понимать эту пословицу нужно буквально. Катя сейчас с удовольствием утопила бы непутевую коллегу.
— Если вы не приедете, боюсь, проблемы будут у всей вашей семьи, — заверил НКВДешный голос, подтверждая Катины опасения.
— Хорошо, я сейчас буду.
Через полчаса Катя уже стояла в кабинете директора самого дорогого в Зеленоморске ресторана «Метрополь». За широким дубовым столом (пара танцоров могла бы запросто исполнить на нем сальсу) сидел сам директор. Мужчина был очень низкого роста, изрядно плешив, с невероятно свирепым выражением лица, что делало его походим на маленького хищного зверька.
— Отлично! — рявкнул он неожиданно высоким голосом. Звонивший баритон принадлежал здоровяку, который сейчас стоял у двери, преграждая Кате путь к отступлению.
— Мы рады, что вы приняли наше приглашение, мадемуазель.
— Кто же может отказаться от такой любезности, — пошутила Катя, но никто не улыбнулся.
— Мы покорнейше просим вас возместить ресторану ущерб, нанесенный сегодня вечером вашей сестрой.