— Нет. Не все.
— Все, — настойчиво повторил он. — Просто это не сразу понимаешь. Как, например, звезды. Все они яркие, но об этом узнаешь только, когда их свет доходит до тебя.
Я кивнула, не желая спорить, хоть и подумала, что последние дни моей собственной жизни отличались отнюдь не чистым мерцанием далеких гигантов, а гадким душком неприятностей, которые Судьба наложила под самый мой порог. Для такого несварения она, должно быть, долго питалась салатиками в отделе кулинарии одного из местных супермаркетов.
Тем не менее, тогда, удобно устроившись за спиной своего случайного знакомого, я вдруг почувствовала, что устала себя жалеть. Еще минувшим утром казалось, что на сердце у меня — глубокое озеро тоски. Она медленно испаряется в солнечные дни и скоро возвращается проливным дождем. Но стоило мне покинуть Пустошев, как оказалось, что этой самой тоски осталось не больше стограммового стаканчика, который я осушила, не закусывая. Как самый отпетый алкоголик — увидела дно стакана, с той лишь разницей, что от этого полностью протрезвела.
Одну за другой, я вынула из пучка шпильки, больно тянувшие виски и затылок, отпустила волосы, и шелковые лоскуты ветра тут же вплелись в них, заставив танцевать вместе с собою. Толстяк снова поглядел в зеркало:
— Голодная, небось?
— Да не то, чтобы…
— На сидении около тебя сверток с пирогом. Поешь.
Под самым моим боком, действительно, лежал рулет, аккуратно завернутый в белую бумагу. Удивительно, как я раньше его не заметила. Он издавал такой соблазнительный запах, будто его достали из печи секунду назад. Без лишнего стеснения я отломила огромный кусок и принялась есть.
— Ничего себе! Вот это вкуснотища! Последний раз я такой у бабушки ела лет тридцать назад.
Но толстяк не слушал меня. Его внимание привлекло что-то впереди по курсу.
— Смотри. Твой брат по несчастью.
Я проследила за коротким белым пальцем и увидела бича, уныло сидевшего на обочине. Брат? Неужели мой вид был настолько плох?!
— Он тоже опоздал на твой торопливый автобус.
— Откуда вы знаете?
— Мне так кажется.
С этими словами дядька нажал на тормоз, и «Жигуленок» причалил к высокому пыльному бордюру, протянув метров десять от того места, где сидел бомж.
— Эй, любезный? Можешь подойти? — зазвенел мой благодетель, высунув лысую голову в открытое окно.
Мужчина нехотя повел глазами, затем медленно встал и поплелся в нашу сторону, оставив на месте свои грязные пожитки.
— Чего вам?
— Тебе ехать надо?
Ну вот, все ясно! Медведь этот — никакой не вымирающий вид и не извращенец. Обычный умалишенный на почве альтруизма. Сейчас наберет полную машину криминального элемента и подведет под монастырь и себя, и Алену Сергеевну.
— Ну, надо. И что? — грубо ответствовал бомж.
— Если в Зеленоморск, то нам по пути. Можем подвезти.
На пятнистом лице бича изобразилось удивление. Наверное, перевозку на попутках ему предлагали не чаще, чем мне работу. Наконец, почесав грязную голову, он сказал.
— Подождите тогда. Я вещи возьму.
И поплелся назад к своим убогим вещмешкам.
— Мы что, его подвозить будем? — недоверчиво спросила я, будто не поняла состоявшийся только что разговор.
— А почему бы и нет? — удивился благодетель.
— Он же, вроде, бомж.
— Да хоть Папа Римский! Что ж ему теперь, ехать никуда нельзя?
— Ну, знаете, от Папы Римского, наверное, получше пахнет!
— А тебе почем знать? Ты нюхала, что ли?
Дело принимало неприятный оборот. Новый попутчик погрузил в багажник пару мешков, затем уселся на заднее сидение рядом со мной, прихватив с собой гитару в черном чехле. Я вплотную придвинулась к двери, чтобы не измазать о неряху белую кофточку, и отвернулась к окну. С одной стороны, выказывать недовольство в моем положении было большой наглостью: мало того, что меня бесплатно везли на место назначения, еще и накормили вкуснейшим пирогом. С другой — и благотворительность должна иметь разумные пределы. Что если этот бездомный болен чем-то опасным?
— Я голосовал… Но автобус не остановился, — внезапно заявил пассажир.
— А мы так и подумали, что вы пропустили свой рейс.
Альтруист быстро глянул через левое плечо и лукаво мне подмигнул.
— На что тебе в Зеленоморск, сынок?
Мужчина ответил не сразу. Я воспользовалась заданным вопросом, чтобы обернуться и рассмотреть его. Лет ему было не больше сорока. Лицо длинное, с опущенными уголками губ, вялой бородкой и слегка раскосыми глазами. Довольно унылое, в общем-то, лицо. Длинные волосы с проседью были собраны в хвост и перевязаны ветхой серой резинкой. Несмотря на жаркую погоду, одет он был в длинный темно-зеленый плащ, слишком широкий в плечах.