— Да где вам понравится! Места хватает, слава богу. Поначалу можете устроиться в зале наверху, оттуда озеро видать, — она снова обнажила белые зубы и принялась накручивать на палец кончик платка.
— И что будет входить в мои обязанности?
Софья Валентиновна потупила темные глаза.
— Ну, не знаю. Что всегда.
— Интересно, — язвительно протянул Небогов и громко отхлебнул какао. — Откуда мне знать, если вы, человек, так сказать, с детства в этом опытный, сами не знаете.
— С чего это? Совсем я не опытная, — обиделась хозяйка.
— Вот-те раз! Ну ладно, — Небогов отодвинул в сторону пустую чашку. — Дело усложняется. Значит, мне придется самому все ваше хозяйство исследовать и решать, что с ним делать. А платить вы мне сколько собираетесь?
Глаза Софьи Валентиновны вдруг широко открылись и наполнились слезами. Она зашевелила губами, пытаясь что-то ответить, но не могла произнести ни слова.
И тогда Небогов все понял. Его левый глаз задергался от нервного напряжения.
— Мне сказали, что вам нужен работник. За скотом ходить, в огороде копать, — тихо пояснил он. — А выходит… выходит, меня к вам свататься подослали.
Гладкие, словно японский фарфор, щеки Софья Валентиновны запылали от стыда и досады. Блестящая полоска над нижним веком собралась в крупную слезу и поползла по щеке.
— Срам-то какой, господи! — сказала она, встала и отошла к буфету, стараясь незаметно смахнуть слезу кончиком платка.
Небогов часто моргал. Он не знал, что сказать этой бедной женщине. Нужно было объясниться с ней прежде, чем садиться за стол. Теперь вкусное угощение, которое селянка явно готовила с особым старанием, усугубляло муки его совести, будто совесть эта находилась где-то в желудке. Окажись здесь сейчас Виолетта Андреевна, он, наверное, поколотил бы ее. Даром, что мать. И надо же было подстроить такое издевательство.
— Вы простите меня, пожалуйста. Я сейчас же пойду обратно на автобус.
— Автобуса не будет до завтрашнего утра.
Софья Валентиновна повернулась к Небогову. Она совладала с чувствами, и только небольшие розовые пятнышки на лице выдавали ее волнение.
— В полдень ушел последний рейс на Зеленоморск.
— Как неудобно. А можно здесь у кого-нибудь комнату снять до завтра?
— Да чего уж там, можете в зале заночевать на втором этаже. Опасаться вам нечего. Исследовать хозяйство никто принуждать не станет.
Небогов побледнел от стыда.
— Матушке вашей обещано, что с вами все благополучно будет. Правда, она говорила, что вы ждете не дождетесь, чтобы…
Она осеклась и махнула рукой.
— Ну и ладно. В общем, оставайтесь, а я управляться пошла. Прошу меня простить, — закончила она голосом холодным и тяжелым, как чугун, и вышла во двор.
В такой идиотской ситуации Небогов не оказывался еще никогда. Идея женить сына уже давно стала для Виолетты Андреевны навязчивой, но раньше она всегда предупреждала его о цели знакомства с очередной дочерью или племянницей подруги. Яростное сопротивление Небогова смотринам всегда сламывалось с треском, как сухая ветка под тяжелым ботинком, и Михаил Александрович, побритый и умытый, отправлялся на первое и, как правило, единственное свидание.
Последней претенденткой на писательское сердце была Света из колбасного магазина — крашеная блондинка двадцати восьми лет с огромной грудью и узким задом. В кафе девушка упорно не заказывала ничего, кроме кофе, и вела себя довольно сконфуженно. Предложение отправиться домой к Небогову, однако, выдвинула сама. Дома из ее не совсем изящного ридикюля появились пару колец Краковской, добрых полкило отличного балыка и бутылка водки.
Не прошло и получаса, как девушка, весело опрокинув четыре полные рюмки, заявила:
— Ну что, Миша, я тебе свою колбаску выложила, теперь твоя очередь! Показывай свою!
Женщины у Михаила Александровича не было уже очень давно, с последнего поэтического конвента. Но бесстыдная фамильярность колбасной фокусницы привела его в ярость.
— Простите! — заявил он. — Но продовольственный отдел нашего универмага сегодня закрыт!
После этого он выпроводил девушку, не вернув Краковскую и балык.
«Пусть это будет маленькой компенсацией за моральный ущерб, причиненный нахалкой», — решил Небогов и снова остался холостяком.
Остаток дня Михаил Александрович провел в просторной комнате на втором этаже. Сперва он принялся читать роман молодого автора, на который его попросили написать рецензию, но воспаленные мысли никак не хотели складываться в авторитетное мнение. Тогда Небогов уселся у окна и стал уныло рассматривать живописный деревенский пейзаж. Темные, едва начинавшие зеленеть склоны убегали к озеру, в котором, будто на негативе, серели грозовые облака. Дальше начинался хвойный лес, казавшийся совсем черным из-за пасмурной погоды. Высокие сосны стояли плечом к плечу, будто оберегая что-то страшное, неведомое за своей спиной. Такие суровые и угрюмые места созданы для жестких и крепких, словно глыба, людей. И как только Виолетте Андреевне пришла идея женить его, Небогова, на русской глубинке? Его тонкая лирическая натура, помещавшаяся в хилом долговязом теле, шла этому месту не более, чем кавалерийское седло домашнему ослу.