— Вы знаете, все мои коллеги в один голос заявили, что это мой самый слабый рассказ, «сопли с сахаром». Я очень рад, что он вам понравился.
Софья Валентиновна нахмурилась.
— Вот я не понимаю, почему все, что о жизни, о доверии, так сразу сопли? Все, что просто и доступно, считается сейчас примитивным. Бывает, возьмешь какую-нибудь знаменитую современную книгу, а там — матери с сыновьями грешат, кровь рекою льется, а то и вовсе такая околесица, что от нее здоровый человек помутиться рассудком может. Нет, увольте меня. Я за сопли с сахаром.
В сердцах она громко вдохнула и замолчала, застеснявшись своего порыва откровенности.
— Софья Валентиновна, а как к вам моя книга попала?
— Так матушка ваша всем знакомым по экземпляру подарила. Она вами очень гордится. Говорит: «Миша мой — талант. Он еще всем покажет!»
В душе Михаила Александровича закипела радость. Мало того, что он услышал в свой адрес похвалу от простой мудрой женщины (при том, весьма недурной собой), но еще и узнал, что мать ценит его творчество. Он-то думал, что в кругу своих знакомых она тоже называет его «писакой» и насмехается над его трудом. А, выходит, на самом деле, она им гордится.
Еще долго сидел Небогов на веранде и разговаривал со своей новой знакомой. Софья Валентиновна с неподдельным интересом слушала истории появления тех или иных рассказов, задавала вопросы, высказывала простые и емкие суждения.
Когда Небогов вернулся в отведенную ему комнату, было уже за полночь. Набухавшее весь день небо разразилось яростной грозой. Дождь бил в окна, и от его хлестких капель стекла возмущенно гремели. Молнии то и дело освещали озеро, склоны и лес, которые, казалось, менялись при каждой вспышке.
В такую ночь едва ли удастся поспать. Да и не хочется совсем. Небогов уселся на высокую перину, которая мягко выпустила поток ароматного воздуха.
Никакой он не современный писатель, а русский мелкопоместный дворянин. Село Приозерное досталось ему в наследство от покойной матушки. Небогов представил Виолетту Андреевну на смертном одре, и на его глаза навернулись слезы. Вот уже несколько лет живет он холостяком в деревне и успешно ведет дела. Крестьяне его любят и уважают, так как Небогов — хоть и строгий, но справедливый барин. Вместе с ним в доме живет молодая экономка Софья Валентиновна — девушка скромная и рассудительная. Она чрезвычайно нравится Михаилу Александровичу и отвечает ему взаимностью. От мысли о взаимности в голове Небогова приятно помутнело. Он поднялся на нетвердые ноги, постоял с минуту и решился.
В спальне экономки, находившейся прямо напротив покоев Михаила Александровича, горел слабый свет. Он осторожно приоткрыл дверь. Софья Валентиновна сидела у старенького трельяжа. На ней была тонкая ситцевая сорочка, облегавшая большие красивые груди и расклешенная книзу. Колечки волос падали на спину, плечи и лицо.
— Что случилось? — недоуменно спросила она.
— Софья Валентиновна.
Голос снова не слушался Небогова, но уже не от сытости, а от страсти.
— Софья, я пришел осуществить первоначальную цель своего визита.
— В огороде покопать? — шутливо спросила она.
— Нет. Свататься.
С этими словами он решительно подошел к ней и стал целовать, блаженно вдыхая запах ландышей от ее пушистых волос.
***
Было в этой женщине что-то особенное. По натуре простая и прямая, как деревянная ложка, она порою сверкала сообразительностью, словно изысканное столовое серебро. Бесформенная, с грубыми руками, она орудовала лопатой с силой и уверенностью непьющего деревенского мужика, но стоило Небогову проявить к ней нежность, как все ее черты смягчались, прикосновения становились нежными, а взгляд излучал ту особую чистую любовь, которую может дарить только женщина, не ждущая ничего взамен. Ее чувство было, как тихий высокогорный ручей. Свежее и прозрачное, оно выбивалось из недр души, чтобы напоить путника, не забросав при этом его одежду брызгами обид и требований, не оглушая громом упреков, как делают это иные водопады.
С неделю Михаил Александрович наслаждался своей новой жизнью. С его лица сошла обычная бледность, щеки зарумянились, как у малыша, едва оторвавшегося от груди. Но чем толще становились Небоговские бока, тем скорее возвращалась к нему обычная творческая тоска. Ненаписанный роман снова являлся в кошмарах…
Михаил Александрович заходил в книжный магазин, где на многочисленных полках стояла только одна книга — его книга. Он брал первый попавшийся экземпляр, открывал его и с ужасом обнаруживал, что все страницы пусты.