Так проходило время. Днем - в попытках оградить себя от назойливого внимания иноземных солдат и лекарей, ночью – в стремлении понять, о чем же шепчут голоса.
Несколько недель минуло, прежде чем Эзра вычленил в ночном гомоне один-единственный голос, который все это время не позволял уйти в небытие. Он дарил утешение, умиротворял израненную душу темного эльфа.
Эзра все чаще и чаще начал скатываться в дрему, желая снова услышать голос своего невидимого собеседника.
Как славно. И как жалко!
На бледного и немощного эльфа посматривали косо, никто не допускал даже мысли, что бедолага перетерпит зиму. Не имея аппетита, не желая жить, он будто таял день ото дня. Лекари ставили срок до Солнцеворота. И каково же было их удивление, когда на рассвете первого дня после зимнего солнцестояния тяжелый пациент попросил накормить его.
Ночью, потерявшись между сном и явью, между прошлым и будущим, в момент перемены года Эзра болезненно втянул воздух и распахнул глаза.
С его искусанных обветренных губ, разрывая ночную тишину, сорвалось полустоном-полувздохом короткое имя.
Теперь он знал, знал имя своего невидимого собеседника! А позже узнал и всю историю. По временам накатывало ощущение, будто он сходит с ума. Но тайный друг раз за разом возвращал его к жизни – ненавязчиво и терпеливо, где уговаривая, где выводя из себя.
Набираясь со временем сил, Эзра, пряча эльфийские уши, начал выходить на прогулки к городу, наблюдая, прислушиваясь к аттарийской речи, выведывая незначительные вести о замершей, будто в зимнюю спячку впавшей, войне. А попутно ловил и обрывки житейских историй. Его не мучил стыд, ему не было неловко, когда до слуха долетали отголоски чужих потерь, когда он открывал для себя всю подноготную, всю оборотную сторону человеческой души. Это была чужая война, на которой он, Эзра, был лишь одним из многих ее орудий, одним ее клинком, сломленным сейчас и бесполезным. И не его вина в том, сколько боли и несчастий эта война принесла людям. И все это на фоне ставших такими привычными и нужными бесед с безликим собеседником.
- Покажись мне.
- Я не могу, - после недолгого молчания отозвался невидимка.
- Покажись!
- Нет, милый мой. Еще не время.
- А когда время? Ты мучаешь меня неизвестностью.
- Мучаю тебя? Прости! И в мыслях не было! Но показаться тебе я и правда не могу. Потерпи немного.
И Эзра терпеливо ждал. Днем он теперь напрашивался в помощники к лекарям, исполняя поручения без лишней спешки и слов, чтобы ночью, утомленным, уснуть поскорее и вновь услышать ставший таким близким и дорогим голос. Шло время, прибавлялся день, набухали новой жизнью почки на деревьях и кустах, море, будто сказочное чудовище, усмиряло свой гнев, дышало ровнее, подходил к концу сезон зимних штормов. В город-порт стекались со всех концов страны свежие военные силы. Из лагеря в спешном порядке вывозили тех, кто не сможет отдать свой воинский долг в первом после передышки сражении. Эзра ждал. Вместе с первой волной солдат он готовился вернуться на свой континент. Пусть никчемным калекой, но домой, туда, где душа обретет желанный покой.
Однако в ночь перед отплытием невидимый собеседник вновь ворвался в тревожный сон темного эльфа – впервые пришел объятием, безликой лаской, жарким дыханием, опаляющим шею и скулу; чужие руки надежно держали поперек груди, не позволяя обернуться; чужой страх мешался с его собственным, а губы меж тем шептали и шептали…
- Не оставляй меня, не уходи. Никто кроме тебя… Никто мне не поможет. Найди меня, верни… Не оставляй!
- Покажись!
- Помоги мне, милый мой! Никто, кроме тебя… Не оставляй!
- Покажись!! Прошу!.. Покажись!
Но он не показался, не позволил обернуться. А Эзра, со стоном вырвавшись из сна, в бессильной ярости заламывал руки.
- За что ты так со мной?! - теперь он знал, знал силу объятий невидимого собеседника, нежность и уверенность его прикосновений, помнил жар его дыхания. Как настоящий! И не представлял, как сможет жить дальше, утратив все это. Пусть только дымка, пусть сон, пусть плод его воображения, но он был нужен Эзре не меньше, чем эльф был нужен тому, безликому и бестелесному.
Решение было сложным, но он принял его, и, теперь уже постоянно пряча под повязками и шляпами природу своей сущности, Эзра оставил лагерь и пришел в город, к рыбакам, чтобы начать здесь писать новую страницу своей судьбы. Труд не пугал темного эльфа, ремеслу он учился споро, забывая за дневными заботами не только о своей ущербности, но и о магии. Кожа прекрасного некогда темного эльфа загрубела, пальцы утратили былую чувствительность; глаза не сверкали, как бывало, опасными холодными искрами, потускнели волосы. Он весь будто превратился в блеклую тень себя прежнего.