Майор слово свое сдержал, документы подал по команде. Но хотел он, чтобы все было наверняка: официальный путь – это одно, а личное общение – это совсем другое. Поэтому съездил в штаб дивизии и имел там беседу в кадрах, а после – с начальником медслужбы, тоже фронтовиком. Начмед дивизии обещал посодействовать; в кадрах же доверительно сообщили, что «по правде говоря, желающих совсем не густо». «Скорее всего, совсем нет, – подумал тогда про себя Иван Леонтьевич, – один мой чумной Владимир Петрович».
В августе 54-го откомандировали Владимира на учебу. Учился он жадно и с удовольствием, время пролетело быстро и незаметно. И вот уже сидели они июньским днем у Ивана Леонтьевича в кабинете и обмывали диплом эпидемиолога. Владимир увлеченно рассказывал о чуме да о холере, а начмед смотрел на него с грустинкой и думал, что, если не помочь ему вырваться отсюда – пропадет парень со своим дипломом и знаниями. Не знал он тогда, что о судьбе начальника медпункта уже позаботились другие.
Генеральский прием
Неожиданный вызов Владимира Петровича в Главное военно-медицинское управление был воспринят в полку как нечто совершенно неординарное. Причина вызова в приказе не указывалась – лишь лаконичное распоряжение: «такому-то такого-то туда-то прибыть, о прибытии доложить». Начмед после этого стал с интересом посматривать на подчиненного, Владимир в свою очередь с недоумением посматривал на начальника; каждый полагал, что коллега что-то недоговаривает.
По приезде в столицу Владимир, порядком поплутав по городу, нашел управление и доложил дежурному офицеру о прибытии. Дежурный проверил его документы и отвел в приемную какого-то генерала, где его продержали целый час. Наконец, уставший от неизвестности, дороги и ожидания, Владимир Петрович предстал перед хозяином кабинета.
Генерал выглядел солидно. Его крупную голову украшала густая, припорошенная сединой шевелюра. Бесцветные глаза смотрели на собеседника настороженно. На губах застыла не вчера появившаяся брезгливость. Массивные очки придавали генеральскому облику учености. Если бы не военная форма, его можно было принять за профессора, которому до смерти надоело общаться с бестолковыми студентами.
Доклад Владимира генерал оборвал фразой «не надо так кричать, я не глухой». После чего Владимир осторожно пожал дряблую генеральскую руку и присел на стул, подчинившись профессорскому кивку. Генерал открыл лежащую на столе папку в темно-бордовом переплете и принялся листать страницы личного дела, забыв на время о существовании посетителя. По мере чтения брезгливости на его губах прибавлялось. Наконец он оторвался от чтения и снял очки; лицо без очков оказалось простоватым – профессора как не бывало.
Окинув Владимира внимательным взглядом, генерал спросил:
– Скажите, как вы поступили в мединститут?
Владимир растерялся от странного вопроса и не нашелся, что ответить. Но генерал и не ждал от него ответа. Продолжая следить за реакцией Владимира, он завалил его новыми вопросами.
– Родители ваши малограмотны. Так? Так! До института вы работали на заводе, стояли за станком. Так? Вечернюю школу закончили, мягко говоря, неблестяще. И затем вдруг поступаете в институт. Вы самостоятельно готовились?
– Да, самостоятельно, – сказал Владимир, еле выдавив ответ из пересохшего горла.
– Так вот вдруг полюбили медицину?
– Я хотел стать врачом.
– Ну, одно дело желание, а другое – способности. Вы способны вести обширную лечебную практику? Именно по инфекционным заболеваниям?
Генерал уставился на Владимира. Владимир молчал, понимая, что можно не отвечать. Неприятные напористые вопросы выбили его из колеи. Он смотрел в лицо генерала, но от усталости и напряжения черт лица не различал. Он предположил, что его кандидатуру рассматривают на какую-то заманчивую должность и что шансов у него никаких. Но тогда возникал вопрос: зачем вызвали в столицу, с личным делом можно было и без него ознакомиться. Этот довод оставлял надежду.