Образ гостиной заставил на мгновения задуматься о происходящем вокруг. Пусть мысли и угасли на мгновения, когда появился образ женщины, они снова возникли, когда Кейдан остановился чтобы оценить внешность гостиной. Каждый элемент, на который взирал его гуляющий взгляд, порождал догадки, создавая в голове потоки размышлений, внутри которых, восприятия реальности стало словно исчезать, будто стиралась невидимая граница, сдерживающая запретную информацию, способную превратить весь окружающий мир в пугающие осознания происходящего. Он чувствовал изменения внутри себя, подменяющие его самого, от чего быстро отвел взгляд и поспешил на кухню, где женщина всё в том же фартуке стояла возле окна. Она, прикрывая одной рукой глаза от палящих лучей солнца, высматривала что-то за окном, и наконец уловив взглядом объект своих поисков, громким голосом крикнула:
— Завтрак готов!
Затем она расставила на столе четыре тарелки с приборами, вокруг нескольких блюд, источающих тот самый запах, заставляющий думать только об одном.
Кейдан всё это время стоял в проходе и смотрел за действиями женщины, теряющей ту обаятельность, вызванную недавними событиями. Она, как и гостиная за спиной, приобрела статус объекта, порождающего сомнения, касающиеся всего происходящего вокруг. В ней читалась что она неотъемлемая часть жизни Кейдана, она его вторая половинка, без которой не существует цельного человека. Но в то же время её образ воспринимался как выдуманная необходимость, порожденная фантазией. Она сама, как её слова и действия, пестрила чем-то нереальным, чем-то невозможным, от чего внутри Кейдана зарождались мысли, ставящие всю реальность происходящего в один ряд с сюжетом, возникшим в недавних сновидениях.
Возможно, это было какое-то помутнения сознания, или желания избежать всего того, что с ним происходило, но, как бы то ни было, Кейдан всерьез задумался о своем положении, когда женщина, усаживаясь за стол, ласковым жестом приказа ему сесть на свое место. Повинуясь её проявлением заботы, он сел за широкий стол, думая о происходящем. Его навязчивые мысли закручивали в голове тонкую нить, сшивающую обрывки разных суждений. Но разношерстным мыслям не суждено было окрепнуть, так как за спиной открылась дверь и зазвенели шаги, приближающиеся с большой скоростью. Не успев сообразить и принять решения, Кейдан был застигнут врасплох двумя милейшими созданиями. То были два ребенка, мальчик и девочка. Девочка была точной копией женщины, которую она именовала мама. Такие же черные волосы, такой же взгляд, такой же образ ангела, изменяющий все мысли. Она игривая и жизнерадостная влетела на кухню и поспешила поделиться своими достижениями.
— Мама, мама, Самуэль опять пытался напугать меня! Он показывал мне разных жучков, а я не люблю жуков. Они мерзкие и злые. Но хоть я и боюсь их, я не показала это Самуэлю, как ты меня и учила. Я была отважной и бросила вызов своим страхам, как в той книжки, что ты мне читала.
Торопясь рассказать о случившемся, маленькой девочки не хватало воздуха, из-за чего она делала несколько пауз, в моменты которых, губы её матери расплывались в обворожительную улыбку, а всё лицо светилось любовью.
Мальчик был напротив спокоен. Молча появившись, он сел за стол, не обмолвившись и словом. Его внешний вид напомнил Кейдану кого-то знакомого: его черты лица, его дух, летающий вокруг него, его глаза и пустой взгляд, были очень знакомы.
Двое детей стали уплетать всё что было на столе. Женщина тоже принялась за еду. Один лишь Кейдан, не понимая, что происходит, сидел сложив руки на бедрах. Он прокручивал одну деталь, наполняющую концовку его сновидения. Там, в тех просторах, хранившихся исключительно в голове, он был в образе ученного, получившего наконец возможность обрести то, что привело его в иные миры. Подойдя к границе, он стер её открытием двери, за которой должны были ждать несметные богатства. Но там была лишь пустота и конец сюжета, посредством пробуждения. Думая об этом, маленькая мысль росла в полноценную вероятность, сопоставимую со всеми ощущениями, полученными в этом доме.
Что если, это не был сон, а была реальность, в которой его настоящие тело проникло не в ту дверь? Что если причиной его здесь проживания послужили три двери заместо одной? Что если всё вокруг, исполненное желания?
Кейдан думал об этом, ставя в роль главного героя не самого себя, а ту проекцию, получившую такую же внешность, но другую жизнь. Он вспоминал все детали, наполняющие другого Кейдана.
Та жизнь струилась исключительно вокруг призвания, которое стачивало любые углы, встреченные на пути следования за своей мечтой. Тот Кейдан жил, не замечая истинных желаний, растущих где-то в глубине. Он жил в коконе под эгидой важности своей работы, прикрывая ей неполноценность человека социального. Он жил один в изгнании собственных идеалов, работал, создавал свой жизненный путь, по окончанию которого заслужил бы признания, но только в науке, в личном же плане он был бы одинок, до скончания веков. И такой расклад устраивал его, он принял свое будущие, заплатив за него цену, перечеркнувшую все атрибуты жизни обычного человека. Но они не исчезли полностью, они затаились, ожидая глубокой старости, где их хозяин, пленённый годами одиночества, наконец признает свои желания.
Всё происходящие сейчас в этом мире, могло быть той реальностью, спрятанной за дверью и впитавшей истинное желания, никогда не признаваемое Кейданом из сна. Думая в этом направлении, сидя за столом, где вся семья энергично уплетала приготовленные блюда, его вдруг поразило резкое чувство отказа от собственной теории. Причинной тому послужили слова маленькой девочки, вдруг разрезавшей образовавшуюся тишину.
— А почему папа не ест с нами? С ним что-то случилось?
— Он просто задумался, дорогая, — ответила женщина, взглянув прямо в душу Кейдану, — правда ведь?
— Да… да, конечно, — ответил Кейдан.
Папа. Именно так его назвала маленькая девочка, смотрящая на него таким же взглядом, что и её родная мать. Бархатным голосом она произнесла имя, заглавия социального статуса способного перечеркнуть все струящиеся догадки. Какая разница существовал ли тот Кейдан, если настоящая жизнь протекает здесь и сейчас. Он в кругу любящей семьи, он отец и муж, задачи которого оберегать свою семью, а не размышлять о другой жизни. Зачем ему тот образ, ведь здесь намного лучше, здесь тепло и уютно, здесь он значимый человек, а там брошенная пустышка, пытающаяся создать спасения для человечества. Та модель существования никогда не сравнится с этой жизнью, и именно поэтому он никак не мог оставить вероятность, зародившую идеи о том, что мир вокруг иллюзия. Из-за нежелания отпускать царящую идиллию, Кейдан продолжал думать о нежелательном исходе, словно был опьянен тем недопустимым сюжетом.
Размышления о том, что где–то там, среди оставшихся дверей, возможно находится желанный тайник с информацией, превращали его мир в жалкую пустышку, созданную исключительно из-за того, что образ Кейдана ученного отвергал, но в то же время скрытно желал, обычную жизнь. Его мир мог быть неправильно выбранной дверью, приведшей сюда Кейдана ученного, окрасившего всё вокруг в цвета истинного желания, воплотившегося в реальность, превратив тем самым сюжет мира в семейную идиллию. Тот Кейдан, тайно от самого себя, желал обычную жизнь, желал воспитывать детей, желал любящую жену, поедающею глазами полными всепоглощающего обожания, желал слушать радостные слова, возгласы семьи, повествующие о их безграничной любви. Это желания было им задушено в зародыше, оно исчезло до момента своей реализации, затаилось и вырвалось в окружающий мир, создавая ту желанную модель, являющуюся ориентиром для каждого живого человека. Этот мир вокруг — исполненное желания. Его дети, его жена, все счастливые мысли и моменты, лишь поддельные кусочки полноценной лжи, где не существуют Кейдана, смиренно живущего в мире семейной идиллии. Существует лишь Кейдан ученный, выбравший не ту дверь.
Такие мысли бороздили голову Кейдана, сидевшего уже не на кухне, в окружении семьи, а в кресле гостиной, в полном одиночестве. Он бесконечно размышлял, отвергая и подогревая свои же теории. Его мыслительный процесс тянулся несколько часов, из-за чего день растаял в раздумьях и наступил вечер.