Услышав это, джин с гордостью поднялся, смиренно протянул руку к толпе и спросил:
— Чего вы хотите?
Толпа залилась в просьбах, касающихся исключительно их самих. Они кричали, требовали, молили. Глаза их горели светом жадности, озарявшим черные души, в которых они растворили единственную светлую личность, служащую преградой для человека, получившего прозвище добрый джин. Он слушал каждый выкрик, каждое слово, каждое желания, струящиеся из черных сердец, наполняющих всех представителей раскинувшийся толпы. Он лицезрел труды своей работы и чувствовал в глубине себя порыв незабываемых ощущений, присущих блаженству победы. Он выиграл давний спор и теперь ему осталось лишь собрать поставленную на кон награду.
Стояв перед толпой, жадно кричащей и тянущей свои конечности к человеку перед ними, он вскинул руку призывая замолчать. Толпа, с быстротой не насытившегося зверя, утопила свои возгласы в глубокой тишине, выполняя желания их новоиспеченного божества. Последний, дождавшись возможности говорить, громким, четким голосом, звучащим эхом в головах собравшихся, произнес слова, заранее заготовленные:
— Друзья мои! Я вижу в вас огонь предвкушения! Вы проделали отличную работу и полагаю результат её схож с тем, что я некогда озвучил своему небезызвестному другу. Мы в одной из тех бесед, что регулярно проходят по вечерам в компании друг друга, завели разговор о человеческих пороках. Я выступал в роли скептика, а все аргументы моего друга, склонялись к тому, что человек нечто сложное, нечто способное бороться с любыми трудностями и испытаниями. Никакие возможности не заставят человека перешагнуть через свою человечность. Так думает мой друг. Я же думаю, что человек — это сгусток гнили. Каждая мысль его, каждое желания, каждое слово или действия, имеет толстый налет жадности, похоти и тщеславия. Я глубоко уверен, что человек неспособен на проявления благородных эмоций. Всё на что этот вид способен, это уничтожения себе подобных, уничтожения тех, кто отличается от них, под предлогом выживания или еще какой чепухи, и самое главное, самое яркое, распространённое в каждом отдельном представители рода человеческого — уничтожения самого себя. Каждый грезит мечтами, желаниями или нуждой, реализация которых, лежит в большинстве своем через головы других. Вы не замечаете себе подобных, перемалывая их душу, стоящую на пути ваших амбиций или пресловутых желаний. Я вижу всё черное наполняющие каждого из вас, я видел это изначально, еще до того, как мы с моим другом скрепили рукопожатием завязавшийся спор. Он как истинно верующий в светлую сторону людей, сказал, что вас не сломят мои возможности. Он утверждал, что присутствующие здесь не поддадутся на мои уловки и не изменят его надеждам. Я же в свою очередь утверждал, что мне не нужно будет прилагать огромных усилий, ведь я знал, что душа человека схожа с развивающимся, черным полотном, направляющимся туда, куда дует ветер их желаний. Я дал вам возможность, а вы подарили мне победу в споре. Моя победа не была бы полноценной если бы хоть один человек в этом городе отстранился от моих услуг. Естественно, мне вмешиваться было нельзя. Единственное что я мог, это говорить с вами, быть змеем искусителем, вливать каждому из вас яд, коим вы полнитесь и без моей помощи. Вы сами решили избавиться от светлой души, которой я поистине удивился. Она была преградой, не позволяющий мне забрать награду, поставленную на кон. Вы сделали то, что рассеяло мои сомнения возникшие вмести с этой женщиной, отличающийся от всех виденных душ. Но её больше нет, поэтому настало время забрать свою награду, — голос джина стал громче, словно пытаясь донестись до каждого человека, слушающего его с непониманием. — Итак внемлите мои слова! Пришло время исполнить мое желания! Как и говорилось ранее, я потребую за свои услуги желания, исполнения которого, вам не избежать! За всё нужно платить! Ваша плата станет моей наградой за выигранный спор! Слушайте же мое последнее слово! ИСЧЕЗНЕТЕ!
Громкий крик вырвался из середины толпы. Один из присутствующих упал, схватился за голову и жалобно завопил, сгорая в дикой агонии. За ним в конце упал второй человек, затем третий, десятый, и вот уже все лежат на сырой земле, корчась от боли и заливаясь в душераздирающих криках. Через мгновения толпа утихла. Бездыханные тела, оставленные сознанием, отправившимся в забытье, заполняли пространство, по которому гордо шагал человек, победоносно растворяясь в блаженной улыбки. Он медленно двигался, попутно заглядывая каждому в глаза, наблюдая в них последние мгновения, застывшие в остывающих глазах.
Пройдя по полю трупов, человек поднял руку над головой и, словно указывая направления для невидимого войска, резким движением опустил её. Все бездыханные тела вдруг задрожали. Они словно полнились чем-то, готовым вырваться в любую секунду. Человек смиренно ждал, пока, где-то в далеком краю от него, не прозвучал звук похожий на выстрел. Это был дан старт канонаде взрывающихся тел. Каждый из лежащих трупов разлетелся на куски, впоследствии сгорающие в черном пламени.
Через несколько минут, поле, усеянное трупами, стало совершенно пустым. Лишь вдалеке шагал человек, за которым тянулось огромное, черное облако, исчезающие в теле этого человека.
Начав читать рассказ, с целью заглянуть в спрятанный мир, Кейдан не заметил, как умело сложенные слова завлекли его в сюжет, раскинувшийся на страницах. Прочитав всё там написанное, его посетило чувство, возникновения которого было основной целью этого рассказа. Он захотел еще. Неизвестное влекло вновь пронестись по сюжету, утопая в его закоулках и мыслях автора. Желания поглощать, читать без остановки, не взирая на сложившуюся вокруг ситуацию, заставило Кейдана вновь открыть книгу, оставленную на той же полки, откуда он взял рассказ про «Доброго Джина».
Следующей жертвой прочтения стала книга, имеющая обычную форму. Всё тот же кожаный переплет прятал под собой множество произведений одного автора, которому принадлежали все работы, оставленные на полке, откуда Кейдан брал экземпляры. На её белоснежной, лицевой стороне, не было ни единой буквы, как и с тыльной стороны, обладающей черным цветом. Совершенно не приветствующая книга встречала безмолвным молчанием, оставляя возможность узнать что-либо о себе лишь с помощью прочтения. Открывая её, забытое чувство предвкушения усилилось из-за увиденной Кейданом картины, встречающей всех читателей. На изображении был человек в белой, почти прозрачной накидки. Его длинные волосы гармонично сплетались с седой бородой, создавая образ мудреца, знающего слишком много для того мира, где он живет. Ярко серыми глазами, горящими из-за остроты души, мудрец смотрел на лежащий перед ним листок бумаги, над которым морщинистая рука, обхватив перьевую ручку, стремилась написать новые сюжеты, содержания которых, отразилось за спиной старика. За ним стояли непонятные существа, зловещие, пугающие своей глубиной черных мыслей, застывших в их отвратительных головах. Множество созданий, максимально отличных от людей, вызывали чувства сродни узнаваемости, словно каждое существо было видено Кейданом ранее. Каждый образ буквально вылетал из седеющей головы, становился за спиной старика и встречал новоиспечённых читателей. Красные глаза, жёлтые, зеленые, впалые, отсутствующие, всё это сопровождалось гротескными телами, усеянными лишними конечностями, щупальцами, короткой или чересчур длинной формы, хвостами, крыльями, копытами, когтями. Эти создания были творениями человека, встречающего своим образом, запечатлённым на бумаги, всех кто собирался прочесть написанные им рассказы.
Кейдан смотрел на существ и их создателя с мыслью о том, что этот человек ему знаком. Его черты, его взгляд и осанка, создающие образ, напоминали Кейдану кого-то виденного ранее, но ускользнувшего из памяти и оставившего после себя лишь размытое чувство, возникшие при взгляде на старика.
За картиной, по обычаю книг, находилось названия, украшенное узорами, созданными с помощью образа змей. Они сплетались, становясь частью единственного слова, расположившегося в центре страницы и звучащего как — «Человек».
Отправляясь в дивный мир, существующий на страницах, Кейдан не замечал пристального взгляда, сжигающего вниманием его фигуру. Глаза, светящиеся под капюшоном, смотрели на него словно пытаясь запечатлеть один единственный момент, готовый разразиться совсем скоро. Темная фигура наблюдала, изучала своего единственного гостя, впитывала каждое движения, каждый вздох, каждое слово, упавшее с уст Кейдана в моменты небывалого восторга. Она вгрызалась в него ярким взглядом, пылающим завистью, но лишь до момента, пока Кейдан не открыл книгу и не пустился в её просторы. Тогда зависть исчезла, уступая место успокаивающему блаженству. Фигура сбросила с себя цепи любопытства, ведь ей стал известен финал, прочитанный по действиям человека, утопающего в рассказах и незамечающего ничего вокруг. Её сверкающие глаза, с залитой улыбкой, исчезли в тени капюшона, скрывающегося в проеме, вырезанном в полу. Фигура отступила, в полной мере осознавая, что их контакт неизбежно скоро произойдет, ибо всё происходящие направилось по задуманному маршруту.