Спустившись с лестницы и открыв дверь, фигура растворилась в темноте коридора. Укрывшись в непроглядном мраке, скрывающим всё что угодно, не боясь быть замеченным, силуэт откинул капюшон, из-под которого вынырнула голова, определяющая неизвестную фигуры в статус человека. Если бы тьма не скрывала всё, что попадало в её непроглядную сущность, то можно было бы разглядеть — в обнажившийся голове — зловещую улыбку, скривившую лицо в пугающей гримасе. Обладатель этого выражения шагал всё глубже по коридору, двигаясь в нем так, словно ему не нужен был свет для продвижения в этом чане, где могла раствориться сама ночь. Человек направлялся всё дальше и дальше, в недра своего особняка, где будет смиренно ждать встречи, задуманной слишком давно.
Глава — 10
Открыв книгу, хранящую внутри множество рассказов, Кейдан незаметно для себя спустился на первый этаж, расположился в кресле и закинув ноги на стол, стал поглощать каждый сантиметр написанных миров. Его не отпускали сюжеты, созданные вполне заурядно, но обладающие неизмеримым чувством притягательности, словно каждое слово строилось не из букв, оставленных автором, а из скрытых представлений самого Кейдана.
Он начал свое погружения с рассказа об одном пастухе, смиренно живущем в краях, отдаленных от человеческой суеты. У него было несколько коров, коз, баранов и пастушья собака, усердно помогающая в нелегком деле пастуха. Человек, держащий всё это хозяйство, удалился от людей, ибо в один момент, потеряв жену, перестал верить в человека. Он увидел гниющий труп человечества и осознал всю мерзость рода людского. Единственным спасением для него был побег в горы, где он, создав себе ферму, стал жить, забыв о своей принадлежности к существам, вызывающим у него острое чувство неприязни.
Так пролетала подходящая к концу жизнь старика. Он существовал в притягательном одиночестве наполненным ушедшей любовью, навсегда оставившей след на душе этого блаженного человека. Он потерял любовь, но не утратил чувств, благодаря чему смог жить в одиночестве, оставаясь при этом в вечной компании своей возлюбленной.
Но мир вокруг не замечал желания одинокого человека. Города росли, занимая всё больше места под собой. Населенные пункты разрастались, из-за чего приходилось осваивать новые земли, дабы можно было существовать. Так цивилизация ведёт свои дела. Она поглощает местность, где люди жили еще до возникновения такого понятия как города. Она забирает всё нажитое, присоединяет себе землю, уничтожая всё на ней построенное и создает впоследствии свои огромные, шумные здания, с кишащими внутри запутавшимися людьми. Так цивилизация пожирает всё вокруг, превращая дивную природу в убогие, каменные храмы меланхолии, злобы и ощущения собственной ничтожности.
Города росли, и старик более не мог избегать этого факта, ибо до него стали долетать осколки противной ему жизни. На территорию его фермы стали приходить люди, рыщущие в поисках развлечений. Они нашли одинокого старика непохожего на них. Его образ жизни вызывал приступы непонимания, вырастающего в чистую насмешку над безобидным стариком. Люди приходили и тыкая пальцем твердили: «Вот чудила! Забрался в горы и живет как дикарь! Это в наше то время жить вот так! Посмешище!». Приходящие люди не могли понять, почему какой-то старик не ведает всех прелестей их без сомнения лучшей жизни. Сначала они приходили чтобы посмеяться над ним, но потом смех превратился в неприязнь. Жизнь старика была инакомыслием, недоступным для таких людей. Отличия в их обществе порицается. Выглядеть иначе, по-другому думать, действовать, всё это запретные приемы, доступные лишь свихнувшимся и непонимающим всей прелести пресной жизни.
Каждый считал своим долгом прийти и посмотреть на то же самое, что и другие до него, испытать те же эмоции и найти того же врага, перетягивающего всю неприязнь, направленную внутрь своей уникальной, но идентично схожей, фигуры. Жизнь старика была запретным плодом их собственных грез. Он был напоминанием, ставящим под сомнения необходимость существования единого организма, наполненного правилами, событиями и образами жизни. Его отличающиеся существования перестало быть посмешищем, оно переросло из статуса забавной, в нечто угрожающие их сформированному миру. У них под боком был элемент инакомыслия, презирающегося ими на ряду с убийством.
Люди не прекращали посещать одинокую ферму, существующую далеко в горах. Старик смотрел на них с собственной неприязнью, пустившей корни в его голове. Всё что делали эти люди, как жили; как мыслили и поступали; как выбирали собственную выгоду, несмотря на то что на кону стояли человеческие судьбы; как превращались из сородича, в противное существо, недостойное даже толики внимания; как ехидно улыбались, потирая руки, когда старик сгорал в агонии отчаяния, — всё это и многое другое, стерло внутри него ту невидимую нить, сшивающую каждого человека. Он не мог жить в привычном для всех мире, поэтому в скором времени покинул его, но мир не отпускает своих детей. Города росли, забытая жизнь, оставленная за бортом, настигла старика и вновь показала свои клыки, через действия людей.
В умах приходящих и наблюдающих иной полет мыслей, стал зарождаться план, реализацию которого, взялись исполнить самые ярые борцы сложившегося мира. Они решили выступить стражниками своего удобства, решили защитить свои идеалы, направив против отличающегося человека радикальные меры.
Сначала они решили ограничиться предупреждениями. Написанные слова, оставленные записки, сломанные части забора, уничтоженные участки посаженной растительности, выбитые стекла, оторванные доски и срубленные деревья, — всё это должно было без звучащих слов донести до старика то, что, хоть он и пришел сюда раньше, здесь ему не место. Он был угрозой для существования идей, курсирующих в границах города, откуда пришли люди, пытающиеся защитить его идеалы посредством уничтожения противника, мыслящего диаметрально противоположно. Они захотели изгнать старика, использовав проверенный метод угроз, ибо когда кто-то мыслит по-другому, просто запугай его и получи желанный результат.
Действия, направленные на изгнания старика, сыпались одно за одним, но желанный результат оставался недоступным для борцов сражающихся за собственное счастья. Старик был непреклонен. Его жизнь после потери любимой полностью завязла на ферме. Каждое животное, каждое растения и инструмент, заполнили пустующие сердце, позволяя прожить оставшиеся мгновения, не сгорая полностью в тоске по ушедшему человеку. Образовавшаяся среда обитания стала единственно приемлемой структурой существования. Он жил так как позволяли возможности, и в какой-то момент, жизнь его стала приносить ему радость, ему начали нравится все эти занятия, призванные заполнить пустующий промежуток уходящего времени. Но, как это бывает в мире, где господствует человек, всё нравящиеся отдельному представителю, не нравится толпе, в данном случаи, препятствует её здоровому существованию. Старик понимал все угрозы, сыпавшиеся на него, понимал, что за ними стоит, ибо видел истинную натуру людей, он видел всё, но не мог и не хотел оставить ферму. Его отношения звучало для людей, готовых прогнать старика всеми доступными способами, призывом действовать более раскрепощённо.