С инспекцией приехал в Ныду представитель министерства. Отец подружился с ним. Вместе выпивали, травили анекдоты. Через какое-то время после его отъезда до нашего поселка дошли слухи, что представитель арестован. Отца отстранили от работы, на всякий случай исключили из партии — он был членом ВКП (б) с 1922 года. Маму тоже исключили из партии с формулировкой «за связь с мужем», но на работе оставили — не помирать же нам всем с голоду! Вскоре кто-то рассказал после поездки в Москву, что ви- дел этого товарища живым и невредимым. Отец написал ему письмо, тот быстро отреагировал ответным письмом на имя первого секретаря райкома: «Вы что там, все с ума посходили? Меня в Москве сняли с поезда вдрибадан пьяного и тут же отпустили, посмотрев мои документы. И не просто отпусти- ли, а заботливо довезли до дома в милицейской машине. Так что не валяйте дурака и быстро исправляйте свои глупости!» Дурака валять перестали, глупости исправили, но Борю, которым мама как раз была беременна, уже не вернуть. Возможно, стресс, пережитый ею, стал спусковым крючком для запуска его болезни. А может, и нет, кто знает! Может, так было суждено, и с генами не поспоришь: наклонность к гемофилии была у моего отца и отца моей мамы. У меня гемофилии нет, но кровь плохо свертывается. Впрочем, это не важно: я никому эту предрасположенность не передам. Мама потом говорила отцу, что нельзя жить нараспашку, что надо думать, с кем выпивать.
— Но я ведь не ошибся в нем!
— Тебе просто повезло.
«У каждого в шкафу спрятан свой скелет», — говорят англичане. Скелет в шкафу отца был тяжел.
Мама рассказала мне о нем, когда я был уже взрослым, а отца не было в живых.
Во время гражданской войны мой отец перешел на сторону красных. Ему было тогда восемнадцать, и он пас табун лошадей в белой армии. Однажды к нему привели пленного большевика, заперли его в сарае, где хранились седла и другая упряжь, и велели охранять. Общительный отец стал беседовать с пленником, увлекся идеей всеобщего равенства и братства, открыл сарай, и они вдвоем перешли к красным, пригнав к ним табун.
Он стал красноармейцем, вступил в партию, а вскоре получил ответственную должность: комиссар продотряда.
Он искренне считал, что прятать хлеб, когда в городах голодают — преступление. Тех, кто упрямился и прятал зерно от продотрядовцев, мог и припугнуть. Так, в морозный осенний день он запер в амбаре особо упрямого мужика, решив, что через полчаса тот одумается. Но через десять минут налетели белые, от них отбились, причем без потерь, отпраздновали победу и завалились спать. О мужике в амбаре отец забыл. Проснулся на рассвете с чувством сильной тревоги. Вспомнил. Бросился к амбару. Когда открыл замок и распахнул дверь, увидел на полу скорченный труп.
В тот же день доложил о случившемся своему начальнику. Его пропесочили на партячейке, разжаловали и отправили на самый трудный участок фронта. Там, в Пинских болотах, прижатые шквальным огнем, они пролежали в ледяной воде трое суток. После этого отца демобилизовали по состоянию здоровья — туберкулез в тяжелой форме. Но организм у отца был крепкий, и он выжил и даже почти выздоровел.
Как он оказался в Тамбове, я не знаю, но именно там они пересеклись с моей мамой на рабфаке и решили вместе поступать в Мясомолочный институт.
Только после этого рассказа мамы я понял, о чем хотел предупредить меня отец в своей повести «Нимтем». Но было уже поздно: я обзавелся к тому времени собственным скелетом в шкафу.
ГЛАВА 7
Отец моей мамы Василий Вяч был из черемисов. Мальчиком он ходил вместе со своим отцом в извоз,
от Вассисурска до Казани. Его отец умер в пути, мальчик дошел с обозом до Казани, там его друзья отца устроили в лавку мальчиком на побегушках. Он был послушен, сметлив и безгранично честен, так что продвинулся, когда повзрослел, в продавцы. Как он попал в Тамбов, я не знаю. В Тамбове за честность и усердие дослужился до должности приказчика, а затем надумал жениться.
За безродного парня, плохо говорящего по-русски, могла пойти только сирота, поэтому он отправился в работный дом (так называлось учреждение для сирот) и выбрал там себе невесту, красавицу Веру. Вера не хо- тела за него выходить до такой степени, что наглоталась каких-то таблеток. Ее откачали и выдали за Василия Вяча.
Отказываться в работном доме, если кто-то посватается, не полагалось. Если же никто не сватался, девушка оставалась там до конца своих дней.
Фотографий моей бабушки, Веры Васильевны Вяч, не со- хранилось. По рассказам мамы, она была очень красива. Мама говорила о точеном носике, густых черных длинных волосах и очень красивых карих глазах. Она родила троих детей. Старшему не повезло: его уронила, когда он был совсем маленький, девочка-нянька и никому об этом факте не сообщила. Вскоре у него стал расти горб, и только тогда нянька созналась в своем грехе. Горб причинял ему и нравственные, и физические страдания. Он умер, когда ему исполнилось восемнадцать. По словам мамы, он был невероятно талантлив. Это было время митингов, революций, войн, первой мировой и гражданской. Шура ходил на эти митинги и таскал с собой Соню. Выслушав какого-нибудь глупого и напыщенного оратора, он выходил на трибуну и произно- сил речь, повторяя сказанное оратором, но превращая это в фарс и карикатуру. Он копировал мимику и жесты оратора, утрируя их, изменял текст его выступления, вызывая хохот толпы. Своими пародиями он убивал наповал незадачливых политиков. Кроме того, он писал стихи, насыщенные злым юмором, прекрасно рисовал.