Сначала она рассказала о том мужике, который замерз насмерть в сарае. Потом как-то сказала, что он был трус.
— Это неправда!
— Это правда, Саша. Когда родился Боря, отец был исключен из партии и не работал. Я отправляла его гулять с ребенком — и узнала, что он с коляской заходил к одной женщине и проводил время с нею. Он пришел с «прогул- ки», не подозревая, что я все знаю. Я налила ему суп, он начал есть. Я говорю: «Где ты был?» «А что?» — спросил он, продолжая есть. «Ты был у Тамары!» «Ну и что!» Тут я потеряла голову от его наглости, схватила с плиты сковородку с мясом и запустила в него. Ты бы видел его лицо! Он побелел, в глазах ужас. Съежился. Сковородка пролетела над его головой и стукнулась в стену.
Однажды я сказал ей, что не стоило все-таки уничтожать его записи. Ответ был:
— Зачем? У него не было таланта. Все, что он писал — бездарно.
Отец снился мне в повторяющемся сне. Я прихожу домой, отец лежит на кровати. Я бросаюсь к нему, радуясь, что он жив. Но мне нужно куда-то идти. Я ухожу, но меня все время мучает мысль: «Как он там? Надо скорее к нему». Возвращаюсь, а его нет. Он ушел или уехал. В одном сне я бегу к железной дороге и вижу отца. Он сидит на задней площадке последнего вагона и смотрит на меня. Поезд увозит его, исчезая вдали.
Но потом сны стали меняться. Однажды мне приснился отец в дорогом костюме, коричневом в полоску, с бежевым галстуком, но костюм этот был надет на какой-то картонный макет, пустой внутри. Волосы на его голове были из синтетики — вроде парика, лицо искаженное, перекошенное, кукольное.
Тогда я сказал маме:
— Все, мама. Больше ни слова об отце. Никогда ни слова.
Мама не любила писать. Её переписку с подругами по институту вел отец. Когда Люся прислала мне письмо — ответ на мое — меня не было дома, я в это время был в пионерском лагере. Письмо было чудесное. Оно было написано большими округлыми буквами. Люся рассказывала мне обо всем, что происходило в поселке. Что умер Янгас. Что новый директор станции накричал на ее папу, Якова Степановича, но потом извинился. Что Галка ощенилась и ей оставили одного щенка. Его зовут Мишка, он очень похож на Галку, только Галка вся черная, а у Мишки белые лапки и большое белое пятно на груди. Глаза у него карие, «как у меня».
Я не простился с Люсей, когда мы уезжали. Она не пришла на берег. Тетя Вера сказала, что она в сарае, плачет. Я побежал в сарай. Люся сидела в углу сарая и уже не плакала, а только всхлипывала.
— Не смотри на меня. Я не хочу, чтобы ты меня запомнил такой. Уходи.
Лицо ее распухло от слез, губы тоже распухли, глаза были красные и казались маленькими — так распухли веки.
С берега меня звали, я повернулся, вышел из сарая, потом побежал, глотая слезы. И вот теперь это письмо. Я тут же написал ответ. Конвертов дома не было.
— Мама, вложишь в конверт, опустишь?
— Да, конечно.
Она забыла, а я не спросил, не проверил. Когда хватился, что долго нет ответа, мама сказала:
— Прости, я совсем замоталась! Вот твое письмо, оно так и лежало в моей сумке.
Посланное мною письмо вернулось с пометкой: «Адресат выбыл». Потом, через несколько лет, от кого-то, кто зашел к нам по пути на юг через Москву, я узнал, что Семеновы уехали с Севера, потому что там была только начальная школа, а Люсе надо было учиться. Куда они уехали, мне обещали узнать, но обещание не выполнили.
Так мы с Люсей потеряли друг друга. Она не послала мне второе письмо. Я думаю, что она обиделась. Помню, однажды она зашла за мной перед школой, а мы с Витькой играли в подкидного.
— Ты иди, — сказал я. — Мы с Витькой опоздаем.
В школе я что-то соврал, но тут встала Люся и сказала:
— Саша врет. Он играл с Витей в карты.
Мне не попало, учительница смутилась и сказала только:
— Садись, Люся. Спасибо, что сказала правду.
К чему я об этом? Просто однажды мне попала на глаза тетрадка. В линейку, ученическая, из двенадцати листов. На обложке было написано маминым почерком: «Мой дневник». Я так удивился: даже представить не мог маму за таким занятием. Машинально открыл первую страницу. Там стояла дата — помнится, месяц или чуть больше спустя после папиной смерти. И только одно предложение: «Тоска страшная». Дальше шли чистые листы.
ГЛАВА 8
Когда я поступил в МГУ, передо мной открылся огромный светлый мир. Я был начитан, языки мне давались легко, и я окунулся в океан древних миров, продвигаясь постепенно к настоящему. Нам преподавали изумительные люди.