Женя понравилась мне с первого взгляда. Она была очень женственная, нежная. Мне нравился ее голос, глуховатый, неяркий. Нравилась фигура, не модная, более широкая в бедрах, чем в плечах. Но особенно привлекательны были глаза. Они были фиалкового цвета, большие, спокойные и нежные. В них была странность, которая сводила меня с ума: они как будто заваливались по краям, у висков, вниз. Такая раскосость наоборот. И еще, наверно, ее глаза были похожи на глаза героинь Гомера, волоокой богини Геры и других волооких красавиц Илиады. Большие, овальные, медленные.
Черты были не очень правильны, но нежны и гармоничны.
И еще была в ней детская чистота и доверчивость.
Я заметил, что нравлюсь ей, и мы потянулись друг к другу. Возможно, она искала во мне опору. Женя, как и я, была из провинции, и ей было не по себе в столице.
Ко всему этому добавлялась ее музыкальность. Я был профан в музыке, у меня или не было слуха от природы, или он не был развит.
Странно, но лингвистический слух у меня был отменный.
Я не знаю, как это связано между собой.
Между тем, фольклорист без музыкального слуха — нонсенс. Так что увлеченность Жени фольклористикой давала мне шанс занять в выбранном направлении одно из первых мест. Не то чтобы я был очень честолюбив — да, честолюбив, но в меру. Просто не стоит соваться туда, где ты будешь плестись в хвосте.
Фольклористы Московского университета «застолбили» для своих экспедиций Архангельскую область. В то лето наша группа состояла из шести человека: Женя, я, Галя, Тамара, Витя и еще один Саша.
Саша однажды не вернулся вечером. Он должен был идти с Виктором, но тот натер ногу и отсиживался в интернате. Мы квартировали в помещении школы-интерната, пустовавшем в каникулы. Вместо ужина я отправился по его маршруту. За мной увязалась Женя. Сашу мы нашли в сарае, куда его заперли колхозники: они собирались завтра утром конвоировать его в райцентр как шпиона. Оказалось, его шепелявость — вместо «с» он говорил «ш», и мы звали его Шаша, чтобы не путать со мной — приняли за акцент. Сашины вопросы о колхозе, количестве жителей и тому подобном усилили подозрения. Я объяснил бдительным колхозникам, что мы записываем сказки, песни, былины и что все это не должно зависать в воздухе — обязательно надо указать, где, в каком месте сделана запись, кто здесь живет, чем занимаются. А у Саши не иностранный акцент, а дефект произношения.
Нам не сразу поверили, но, к счастью, у меня в кармане куртки оказался студенческий билет, и все обошлось. Нас не сразу отпустили — накормили ужином. На обратном пути Женя споткнулась, упала коленями на камни.
— Иди один, — сказал я Саше, — а то ребята волнуются.
Мы с Женей доковыляем вдвоем.
Мы шли долго. Хорошо, на севере летние дни длинные. Женя висела на мне, я обнимал ее за талию. Мы почти не говорили. Видимо, Жене было очень больно, но она не жаловалась. Когда добрели до деревни, я уже не понимал, как я мог жить без Жени, без доверчивой нежной тяжести ее тела, без ее милого, бледного от боли лица. Тем же вечером я сказал ей, что люблю ее, а осенью мы уже были мужем и же- ной, правда, пока еще не зарегистрированными в ЗАГСЕ. Но разве это было важно? Успеется!
Жанна оказалась в нашей группе из-за болезни — она шла на курс старше. В сентябре мы были на картошке. Жанна появилась где-то в конце октября. Она вошла в аудиторию, посмотрела на всех спокойными карими глазами, и я обмер — так она была похожа на Люсю. Даже прическа была та же — ровная челка на лбу.
— Меня зачислили в вашу группу, — сказала она негромко, не напрягая голоса. — Меня зовут Жанна. Я брала академический.
Еще раз осмотрела аудиторию, что-то решила и села рядом с Таней, девочкой из профессорской семьи.
Я не сводил с нее глаз. После семинара она подошла ко мне. Спросила, прямо глядя в глаза:
— Ты так смотришь, как будто мы встречались.
Но я не помню, чтобы мы встречались.
— Нет, не встречались. Просто ты похожа на мою подругу. Там, за полярным кругом. Сто лет назад.
Она не отвела взгляда. Смотрела серьезно, по-взрослому.
Потом сказала:
— Если хочешь, я буду твоей подругой.
— Хочу, — сказал я.
— Так я очередной раз нарушил собственное послание, а именно шестой пункт своей детской телеграммы, который гласил: «Я не буду бабником». До этого был нарушен седьмой ее пункт: «Я никогда не уеду из тундры». Но то было не совсем нарушение: ведь я уехал не навсегда. Я выучу ненецкий и зырянский языки и вернусь в тундру, чтобы записывать сказки, легенды и мифы местных жителей.