Я и теперь отчетливо помню этот момент: помню, как лучились ее огромные, полные озерной синевы глаза, как быстра, тороплива, сбивчива была ее речь и лицо вспыхивало румянцем, и во всем этом проступало робкое, трепетное желание, надежда, смутная, неясная для нее самой, надежда на что-то… Если же говорить о нас с Леонидом, то — нам было по двадцати с немногим лет, мы провели три суровых года в армейских условиях, и теперь нас томили самые невероятные предчувствия, будоражила юношеская вера в то, что счастье бродит где-то рядом, только протяни руку — и… И вот — перед нами была девушка, наивная, милая, загадочная. Мы оба влюбились в нее — да и могло ли случиться иначе?
Стоило нам, однако, заикнуться об Анфисе в связи с предстоящим концертом, как наше знакомство сделалось известно всем — от командира взвода и чуть ли не до штаба полка.
— Смотрите, не потерять бы вам лычек из-за какой-то эмигрантки! — говорили нам товарищи.
И хотя ныне это может представляться смешным, но и мы с Леонидом на их месте вели бы себя, наверное, точно так же. Эмигрантка… Шутка сказать!.. Что у нее за семья? С чего такой интерес к нам, солдатам? И вообще — какие такие сердечные знакомства на чужой земле, где немало злопыхателей, наших давнишних врагов, которые, понятно, следят за каждым нашим шагом?..
Однако замполит полка вызвал нас к себе, обстоятельно расспросил, выслушал наши объяснения и наконец сказал:
— Так кто же из вас приглашает эту самую… Татьяну?
— Анфису, — поправили мы в один голос. — Мы оба.
— Значит, оба, — повторил он, усмехаясь нашей горячности. — А потом что же, станете стреляться из-за нее на дуэли, как Онегин с Ленским?
Мы принялись уверять, что дуэли не будет, что тут и дело-то совсем в другом, тут не до личных чувств, эта встреча поможет девушке узнать правду о нашей стране…
Подполковник слушал нас прищурясь, понимающе кивая: мол, все так, все верно, только ведь и я тоже был когда-то молод… И в заключение нашей беседы сказал:
— Доложите своему старшине, что я прошу выдать вам парадное обмундирование. И помните: вы — советские люди, солдаты. Надеюсь, все ясно?
— Ясно, товарищ подполковник!
В тот день уже ничто, даже воркотня и придирки старшины, не в силах было испортить нам настроение. Да и старшина… Мало того, что он вынес нам из каптерки парадную форму, — он с важным видом вручил нам банку мясных консервов и строго приказал:
— Перед тем как идти, заправьтесь как положено, чтобы не являться к буржуям в гости на пустой желудок.
— Да мы…
— Точка!.. Я, может, совсем и не о вас забочусь!..
Дом, где жила Анфиса, окружал высоченный забор, с улицы виднелась только крыша, обитая листовым железом. Рядом с просторными, наглухо закрытыми воротами была калитка, мы постучали. На стук вышел китаец с тонкими усиками и жиденькой бородкой клинышком, наверное, слуга. Он заговорил с нами по-русски и провел во двор.
Дом, который мы не сумели разглядеть с улицы, оказался двухэтажным срубом, сложенным из толстых бревен, с затейливой резьбой по карнизам, вдоль окон и над крыльцом. Внутри было просторно, комнаты светлые, потолки высокие, всюду цветы, полы устланы коврами и дорожками, а в передней, напротив входа, на специальном помосте большой, начищенный до слепящего блеска самовар.
Слуга-китаец провел нас в кабинет хозяина. За низеньким столиком в кресле сидел пожилой человек уверенной, крепкой осанки — отец Анфисы. У него была могучая, с проседью, борода, волосы закрывали лоб и падали до самых плеч; на щеках играл розовый румянец, густые лохматые брови круто уходили вверх, а из-под них прямо на нас смотрели пристальные, чуть навыкате, глаза. Не знай я ничего о нем, он показался бы мне здоровым, полным сил русским крестьянином лет пятидесяти. Только одежда и обстановка его кабинета, где смешались предметы русского и азиатского происхождения, да еще разве счеты на столе свидетельствовали о его занятиях.
Назвав себя, Пров Афанасьевич спросил, откуда мы родом, и, узнав, что я уйгур, со знанием дела заговорил о жизни и обычаях моих соплеменников. Это меня удивило и расположило к нему: ведь об уйгурах за пределами Средней Азии, Казахстана и Синьцзяна редко кто слышал. Он сказал, что это трудолюбивый, искусный в ремесле народ, среди них трудно встретить крестьянина, которому не перешло бы какое-нибудь ремесло по наследству, от дедов и отцов. Я хотел спросить, как ему довелось познакомиться с уйгурами, но он опередил меня вопросом, родился ли я в СССР или переехал из Синьцзяна. Я понял, что, будучи торговцем, он бывал в Синьцзяне, но едва ли ему известно, что в СССР издавна живет несколько сот тысяч уйгуров.