Много лет тому назад в одном из округов Синьцзяня, по ту сторону Тянь-Шаньского хребта, закончилось строительство большого оросительного канала. Три года работали на канале бедняки дехкане, жили впроголодь, за свой труд ничего не получали и успокаивали себя тем, что теперь на их жалкие клочки земли, выжженные солнцем, наконец-то придет долгожданная влага и они вырастят хороший урожай. Но вода, которую с огромным трудом взяли у бурной реки Тарим, не досталась таким вдовьим сынам, как Тохтахун. Посевы на его поле с каждым днем желтели все сильнее, а байские мирабы, сколько бы он ни просил их, воды на его поле не давали.
— Жди своей очереди, не мешайся, — говорили они.
Тохтахун отходил от байских прихвостней, и его сердце сжимала обида: «Я рыл канал собственными руками. Сколько же можно ждать? Посевы гибнут».
В один из этих дней тягостного ожидания в селение пришла тревожная весть: вода прорвала канал и опять уходит в реку. В тот же день прискакал сотник и приказал всем молодым и старым мужчинам идти на спасательные работы.
Двадцатилетний Тохтахун заткнул за кушак кукурузный хлебец, взял свой большой кетмень и собрался в путь.
— Дорогой Тохти, сын мой, — сказала ему старая мать на прощанье. — Береги себя. Не надорвись, как было в прошлом году. Будет голодно, сходи на ту сторону канала к дяде Дараму. Он был хорошим другом отцу и не оставит тебя в беде. А нужно что, его семье помоги и ты, не поленись.
— Хорошо, мама. Я сделаю так, как сказала ты. Дядя Дарам будет доволен мной. — Тохтун обнял мать и улыбнулся. — Я обязательно зайду к дяде Дараму.
Мать не случайно так напутствовала сына. У старого Дарама была дочка Гульсум, и Тохти любил ее. О лучшей невестке мать и не мечтала. Дарам, несмотря на слепоту, навещал их, помогал, чем мог, и породниться с такой семьей было бы большим счастьем. Гульсум боевая девушка, смелая, будет толковой хозяйкой в доме. Она сама призналась в своей любви к Тохти.
Пусть они будут счастливы, думала мать, глядя вслед уходящему по переулку сыну.
Слепой Дарам тоже одобрял выбор дочери и не стеснял ее свободы, но набожные старушки шептались в селе и предрекали Гульсум дорогу своего отца-безбожника: «Аллах покарал Дарама за отступничество, а он все равно распустил свою дочь…»
Злоязыкие не понимали, что Дарам, заботясь о Тохтахуне, помнил о своем долге, чтил память безвременно умершего от болезни друга.
Гульсум же не обращала внимания на старушечьи сплетни, держалась свободно и независимо. Весной она сама пришла к строящемуся каналу, угостила Тохтахуна и его друзей лепешками, которые испекла сама.
Сотники неодобрительно посмотрели на девушку, но ничего не сказали. Они боялись отпугнуть приходящих из ближайших селений жителей, которые приносили строителям еду. Однако мулл и муэдзинов, присланных на канал для укрепления религиозных убеждений работающих, возмутил этот, на их взгляд, предосудительный проступок. «Здесь, где свершается святое дело, появление незамужних девушек может повредить…» — говорили они простолюдинам.
Мать запретила Гульсум ходить к каналу, Дарам заболел и слег, а Тохтахун после окончания строительства не зашел к ним — праздничной одежды у него не было, а в рваной рабочей идти постеснялся. Теперь же, думая о предстоящем свидании с Гульсум, он втайне радовался, что канал прорвало: значит, снег в горах начал от жары сильно таять — и воды теперь хватит всем.
Ждала встречи со своим любимым и Гульсум.
К месту прорыва они пришли в полдень следующего дня. Еще издали услышали все усиливающийся шум воды и заторопились. Увиденное еще больше встревожило дехкан. Там, где канал начинал огибать склон холма, зияла широкая промоина. Вода с грохотом падала к основанию холма и до краев заполняла давно высохший овраг.
— Беда нам! Беда! — запричитал кто-то из аксакалов.
— Справимся, — весело сказал Тохтахун и поднял свой большой кетмень. — Воды с гор становится все больше. Теперь и нам, беднякам, достанется.
Молодости свойственно переоценивать свои силы, но на то и аксакалы рядом, чтобы соединить эту силу с мудростью. Но мудрость мудрости рознь.
Вблизи прорыва, особняком от толпы дехкан, на бугорке совещались бек Апритдин, кадии, баи, муллы. Они, должно быть, не знали, как приступить к спасению канала, и громко переругивались — их голоса было слышно даже сквозь шум водопада.
Подошли старые каризисты и показали русло старого канала. Спор несколько стих, но вскоре разгорелся с новой силой. Каризисты предлагали отсечь воду выше прорыва, увести ее в сторону и здесь посуху укрепить размытый край канала. А лучше подождать, пока вода в реке спадет и половодье утишится. Баи возражали — жара не спадала и промедление с поливом посевов грозило им убытками, на что они не могли пойти, требуя немедленно приступить к работе.