— Вы только подумайте! Слег старина. Только вчера был здоров. Помогай вам бог, Сопахун-ака… Аминь-аллаху-акбар! Как вы себя чувствуете? Что с вами?
— Проходи, Зордун-ука, садись… Мне уже лучше. Да вот ноги еще не держат. Обессилел я.
После того как Зордунбай и Сопахун обменялись, по обычаю, расспросами о житье-бытье, после сочувственных слов Зордунбая и ощупывания пульса больного перешли к деловому разговору.
Сопахун огорчил Зордунбая, сказав, что часть его товаров осталась несбытой. Потом Зордунбай пожаловался, что у него и без того залежалось много товару, который Сопахун уже давно обязан был сбыть, и что товар потеряет цену, если Сопахун долго пролежит.
Сопахун пожаловался, что ему, старому человеку, тяжело ездить по далеким деревням и селам. Зордунбай резко оборвал его:
— В таком случае нам придется рассчитаться, Сопахун-ака. Я вынужден нанять другого человека. А вы остались должны мне сто шестьдесят юаней. — Зордунбай нервно поерзал, потер руки.
— Не слишком ли много, ука? — заискивающе спросил Сопахун.
— Нет, не больше половины барыша, который вы получили от продажи моих товаров, ака. Если мне удастся нанять кого-нибудь подешевле, я сделаю вам уступку. Не будьте скупым!
— Эх, Зордун-ука! «Не будьте скупым!» Бедность и скупость не одно и то же. Раньше я мечтал о Мекке. Теперь вижу — такой мечте не сбыться. У меня, ука, одно-единственное желание: поехать в наш Кашгар, посетить священный мазар Аппака-ходжи и умереть у его ног. Я собирался продать подводу свою, думал уступить ее тебе за небольшую сумму.
Сопахун замолк. Он сидел понуро, исподлобья, неподвижно глядел на свои вытянутые ноги. Его жилистые, буро-черные руки с твердыми, неразгибающимися пальцами, словно безжизненные, лежали на коленях.
Зордунбай пристально посмотрел на старика и не увидел на его изможденном лице ни малейшего движения. Беспокойно блестели только одни глаза, глубоко ввалившиеся. Изрезанное морщинами лицо его было обветренно, высушенно и черно.
Зордунбай решил изменить свой первоначальный замысел. Его решительное требование возвратить деньги произвело впечатление: Сопахун не хотел расставаться со ста шестьюдесятью юанями. Теперь не стоит разговаривать с ним языком угроз и неоспоримых требований. Румяное лицо Зордунбая расплылось в улыбке, глаза сузились, он заговорил заискивающе, притворно доброжелательно:
— Об этом, Сопахун-ака, вы мне ничего не говорили. Я знал, что вы добродетельнейший человек, но если бы я услышал, что вы хотите посвятить себя душеспасительному подвигу, я бы не позволил себе того, что вам уже наговорил. Я не могу не уважать ваши чувства. Посети нас аллах своими милостями за ваше доброе сердце и благую мысль. Коммерция только богатство приносит, Сопахун-ака, а посещение святых мест — возвышает душу, очищает ее от житейской скверны.
Сопахун весь превратился в слух и, медленно повернувшись к Зордунбаю, смотрел на него затуманенными от подступивших слез глазами и не знал, как благодарить за добрые слова.
— Пусть паду я искупительной жертвой на мазаре Аппака-ходжи за тебя, дорогой Зордун! — взволнованно сказал он.
— Вы меня глубоко тронули, Сопахун-ака, — продолжал расчетливый Зордунбай. — Но если вы намереваетесь распродать свое имущество для того, чтобы посетить священный мазар, то этого делать не следует. Мне ли напоминать вам, что посещение святых мест вовсе не разоряет истинного мусульманина. Берите, ака, у меня столько денег, сколько вам понадобится, чтобы совершить хадж или побывать в священном Кашгаре.
— Спасибо, ука, спасибо! Бог заронил в твое сердце благосклонность к бедным людям и ко мне. Молиться я буду за тебя, за твоих детей. Если не я, то аллах отблагодарит тебя за твою милость! У меня, Зордун-ука, конечно, есть кое-какие соображения. Но мой священный фарз[4] тебе известен. — Сопахун кивнул в сторону двери. — Я не могу умереть спокойно, пока моя дочь на выданье.
Этого разговора и ждал Зордунбай. Он знал, что Сопахун не отправится ни в Мекку, ни в Кашгар, пока не выдаст дочь замуж. В Захиде он видел красивую жену для своего сына и здоровую, работящую сноху. И тех, кто намеревался сватать дочь Сопахуна, Зордунбай заранее предупреждал, что она страдает падучей и что мать ее умерла от чахотки.
Зордунбай был готов взять на себя все расходы, связанные с посещением Сопахуном Кашгара и даже священного храма Каабы. Зордунбай отдаст еще столько, если Сопахун не вернется оттуда. Старик не раз говорил, что готов даже умереть, стать шеитом[5] возле мазара Аппака-ходжи. Тогда всем, что принадлежит Сопахуну, в том числе и Нурхан-ачой, завладеет Зордунбай. Это было давней мечтой Зордунбая. И теперь он надеялся, что мечта его скоро превратится в действительность.